Настойчивый стук в дверь показался папаше Гильотену набатом. Он соскочил с постели как ошпаренный; Франсина даже не пошевелилась. У нее сон был похож на летаргию. Наверное, она не проснулась бы и в случае обрушения потолка спальни.
Папаша Гильотен зажег фонарь и спустился на первый этаж.
— Что за недоумок ломится в дверь среди ночи?! — рявкнул он, пенясь от злобы.
— Хозяин, это я, Гото!
— Что тебе нужно, сын ослицы?!
— Беда! Трипо убит!
— Что-о? Как убит, почему?!
— Хозяин, пусти внутрь. Негоже о таких делах орать на всю улицу…
— Входи. Только без лишних движений!
— Да понял, я понял…
Гото шмыгнул в приоткрытую дверь, которую папаша Гильотен держал под прицелом пистоля, как крыса. Он и похож был на эту гнусную тварь: маленького роста, тщедушный, остроносый, с близко поставленными маленькими глазками-бусинками и пребывающими в постоянном движении всегда грязными руками-лапками; казалось, что Гото ходит по грязным парижским улицам на четырех конечностях.
Он был постоянным напарником Трипо. Гото всегда стоял на стреме, а если за Трипо шла погоня, он уводил ее в другом направлении — этот мазурик мог бегать с потрясающей скоростью и прекрасно знал расположение парижских улиц и проходных дворов. Гото был очень вынослив и мог заползать в любые щели, чем и приглянулся в свое время Трипо.
— Рассказывай! — потребовал папаша Гильотен, когда они очутились в его «кабинете».
— Хозяин, в горле все пересохло. Мне бы глоток вина, а то язык о нёбо оцарапаю…
— А чтоб тебя! — папаша Гильотен открыл шкаф, достал оттуда стеклянную бутыль, вместительную керамическую кружку и налил в нее добрую пинту [40] красного вина. — Пей, проглот…
В отличие от той бурды, что подавалась клиентам кабака, это вино было дорогим и выдержанным; папаша Гильотен хранил его для себя. Поэтому, глядя с каким азартом Гото приложился к кружке, хозяин притона от внезапного приступа жадности испытал едва не физическую боль. Но он знал, что без вина Гото говорить не будет, поэтому стоически переносил это надругательство над своими жизненными принципами.
Осушив кружку до половины, Гото начал рассказывать:
— Хозяин, нас заложили! Все шло нормально, а потом фраерок ножичком раз — и душа Трипо отправилась на небеса.
— Скорее, в ад… — буркнул папаша Гильотен. — Кто заложил, кто убил Трипо, ты уже знаешь?
— Как не знать? Я таился под забором со стороны улицы, все видел в щель и все слышал. Трипо зарезал Фанфан.
— Ты в своем уме?! Не может такого быть!
— Еще как может. Я давно говорил, что этот маленький гаденыш хитрый, как змей. И Трипо предупреждал, чтобы он хлебальником с Фанфаном не торговал. Так разве Трипо меня слушал? Все делал по-своему. Вот и допрыгался. Сначала нужно было кончить Фанфана, а потом идти на дело.
— Я не верю!
— Придется поверить.
Папаша Гильотен достал из шкафа свой личный кубок из розового венецианского стекла, налил вина и выпил одним духом. Постепенно его сильно покрасневшая от большого волнения физиономия стала приобретать обычный вид, и Гото, который уже начал опасаться, не случился ли с хозяином удар, успокоился. Посмотрев сузившимися глазами на Гото, хозяин притона сказал:
— За такие вещи нужно наказывать. Я приговариваю Фанфана к смерти. Найди его и перережь ему глотку. За это я заплачу… м-м… два луидора.
— Э-э, нет, хозяин, увольте. Цена за его голову, конечно, хорошая. Лучшей и желать не нужно. Но Фанфан под защитой дядюшки Мало, а он в Сен-Клу — и король, и бог. Может и казнить, и миловать, и людей у него вполне достаточно, чтобы укоротить любого.
— Не верю, что ты не справишься с этим маленьким мерзавцем!
— Конечно, справлюсь. Но не в одиночку. Мне нужны люди. Чтобы последить за «Ржавым якорем». Я уверен, что теперь Фанфан и носа на улицу не высунет, тем более в одиночку. Поэтому придется немного подождать. А я ведь не могу бодрствовать двое-трое суток подряд. И потом, как быть с тем графом? Он готовится съезжать с постоялого двора.
— Граф — моя забота! — отрезал дядюшка Гильотен. — А насчет соглядатаев — это ты хорошо придумал. Людей я дам. Сейчас же возвращайся в Сен-Клу и смотри там в оба. Не упусти ни Фанфана, ни графа! Ежели что — беги сломя голову ко мне. Утром тебя сменят. Понял?
— Понял, хозяин, понял. Уже бегу… — Гото торопливо допил свое вино, вытер грязным рукавом мокрые губы и натянул на голову вязаный колпак, цвет которого определить было затруднительно.
Выпроводив Гото, дядюшка Гильотен поспешил на кухню. Там работа не прекращалась ни днем, ни ночью. Обычно в ночное время велась разделка разной живности (в том числе и не совсем съедобной с общепринятой точки зрения кулинаров), и в кухне толклись помощник повара и два обвальщика [41] весьма мрачной, даже зловещей наружности. Конечно же, они не принадлежали к цеху парижских мясников, но дело свое знали и не были чересчур брезгливыми. А главное, умели держать язык за зубами.
Кроме того, дядюшка Гильотен использовал обвальщиков и в других целях. Это были хладнокровные убийцы-рецидивисты, скрывающиеся от правосудия. Хозяин притона сумел выправить им новые документы на другие имена и приказал во избежание недоразумений держаться тише воды, ниже травы, не привлекая внимания даже клиентов кабака, среди которых могли быть тайные полицейские осведомители.
Мазурики-обвальщики жили у папаши Гильотена на полном довольствии (для них он выделил комнатку в пристройке), получали кое-какие денежки на мелкие расходы, а чтобы они совсем не скисли и не потеряли «квалификацию», хозяин притона иногда выпускал их «погулять» — дабы сталь клинков не заржавела.
«Гуляли» обвальщики вместе с довольно пестрой компанией, состоящей из цыган и бывших солдат-наемников; они дезертировали из своих полков, предпочитая жизнь на вольных хлебах, которая, однако, была не менее опасной, нежели в действующей армии. К сожалению, эти хлеба почти всегда были политы кровью парижских обывателей и приезжих купцов, которых шайка грабила по ночам (чаще всего), но такие мелочи бандитов не волновали.
Папаша Гильотен служил им не только в качестве наводчика, получая от шайки свой достаточно солидный процент, но и тайного главаря. Атаман у грабителей, конечно же, был (его звали Курт), но он подчинялся распоряжениям хозяина притона, а чтобы ему, случаем, не вздумалось забрать себе слишком много власти, к атаману были приставлены для надзора уже упомянутые «кухонные работники» из заведения папаши Гильотена.
— Пойди, проветрись! — приказал хозяин притона помощнику повара, и тот безропотно повиновался.