– Типун тебе на язык. Поговорить надо, а тебя только ночью поймать и можно. Совсем загулял.
– Вот только мораль читать не надо, ладно?
– И не собираюсь.
Я сунула к Андрюшкиному носу зажатую в кулаке телеграмму:
– Кто такая Мария?
– О чём речь, не понял? – пьяно икнул братец.
– Она прислала телеграмму. Прилетает восемнадцатого. Будет на юбилее. Кто она такая?
– А-а-а-а! Эта! – наконец сообразил Андрюшка, – Это Тётя Маша.
– Какая ещё тётя Маша?
– Мария Данваль. Сестра нашего отца. Наша с тобой тётка. Живёт в Париже. Когда-то давно выскочила замуж за француза и умотала за бугор.
Я вспомнила конверты, которые сжигал Дед.
– Ты состоишь с ней в переписке? Как давно она тебе пишет?
Андрюшка ощетинился:
– «Состоишь в переписке» – подумать только, как официально! А что такого? Она писала Деду, а тот жёг её письма. Однажды, года три назад, я спрятал одно письмо. Там на конверте был обратный адрес, я и ответил. Ну, мы писали друг другу…, – он снова икнул, – не часто. Может, раз в несколько месяцев. Так, свежие семейные новости. Иногда она звонила, когда Деда не было дома. Вот и недавно тоже. Я и рассказал ей про твою идею с юбилеем на даче и про то, как Дед чуть не сыграл в ящик от приступа. Они давно друг с другом в ссоре. Эта Мария и решила, наверное, помириться с отцом, пока тот не откинул коньки. А юбилей для этого – хороший повод.
Я слишком хорошо знала своего братца, чтобы поверить в его бескорыстную переписку с парижской тёткой. Для Андрюшки написать даже две строчки всегда было непосильным трудом.
– Она что, высылала тебе деньги?
– Нет, – помявшись, ответил он.
Я тряхнула Андрюшку за плечи:
– Только не ври мне. Я всё равно узнаю, слышишь?
Брат потупился:
– Ну, высылала. Немного. По сто-двести франков. На двоих было бы слишком мало. Вот я тебе и не говорил…
Брезгливо отпихнув Андрюшку, который сразу же трусливо улизнул от меня в ванную, я задумалась.
То, что мой братец сволочь отменная, я и раньше знала, так что факт утаивания денег, посылаемых нам тёткой на двоих, меня вовсе не удивил. Удивило меня другое. Зачем эта французская дочь через столько лет всё-таки решила приехать? Неужели и вправду хочет помириться с отцом? Интересный расклад.
Я вспомнила тот августовский день, когда умерла Ба. Перед смертью она кричала мужу: «Как ты можешь! Она же твоя дочь! Ты ей обещал!», а он отвечал ей: «Ничего она от меня не получит!» Так вот о ком они спорили. О дочери Маше. Данваль, судя по всему, она по мужу. Значит, ещё тогда на что-то из отцовского добра претендовала. А теперь вот узнала про инфаркт, почуяла, что в воздухе запахло наследством, и решила примчаться из славного города Парижа.
Что ж, пусть приезжает. Всё равно ей ничего не достанется. Нотариус уже побывал здесь, и Дед ещё раз подтвердил мне, что решил всё имущество отписать мне одной. Мадам Данваль ждёт крупное разочарование. Только зря потратится на билеты.
Успокоившись, я вернулась в постель. Вдохнув знакомый запах старой комнаты, я закрыла глаза. Засыпая, я умиротворённо подумала: «Эта квартира всё равно будет моей».
* * *
Всё меньше времени оставалось до дня рождения Деда. Решено было, что праздновать будем три дня, и соберётся только самый ближний круг родственников: мы с мужем, Андрюшка и сам именинник. Дед настоял, чтобы на его юбилее не было никого посторонних. Я отнеслась к этому, как к старческому чудачеству, а впрочем, с облегчением вздохнула, узнав, что гостей будет мало, а соответственно, и хлопот тоже.
И всё же ударить лицом в грязь не хотелось. Ведь ожидалась гостья из Парижа – мадам Данваль. Тётя Маша. Она должна была стать сюрпризом. Я решила сохранить её приезд в тайне от Деда до самого последнего момента, не зная, как он на него отреагирует.
Понятия не имея, как отмечают юбилеи во Франции, я из кожи вон лезла, чтобы подготовить торжество на даче по высшему разряду. Меню праздничного обеда уже было составлено. Оставалось только закупить продукты и напитки. Готовить будет Фрося, привезённая из города заранее. А я займусь украшением цветами «банкетного зала» – большой столовой на первом этаже нашей дачи.
Всё должно быть готово до трёх часов, когда прибудет Дед. Андрюшка встретит в аэропорту нашу французскую тётку и привезёт её на дачу к тому же времени.
В первый день, когда гости еще только будут собираться, вечером состоится общий ужин. Но это, разумеется, еще не апогей праздника. Так, разминка. Карен возьмёт на себя роль тамады. Андрюшке доверять такое нельзя – как всегда, ухитрится напиться вдрызг в первые же полчаса.
На следующий день – торжественный обед. Вот там уж придется расстараться, чтобы все прошло без сучка и без задоринки. Ну а дальше – как пойдет… Кто на сколько захочет задержаться… Надеюсь, у заморской гостьи хватит такта не утомлять нас своим обществом больше трех дней. Андрюшка точно смоется в город, Карен, конечно же, скажет, что не может надолго оставлять свою фирму без присмотра. Дед… Черт его знает, как там с Дедом все повернется. Еще тот фрукт. Совершенно стал непредсказуемый.
Что ещё? Всё ли я учла? Я очень нервничала, боясь что-нибудь забыть или перепутать. Даже толстокожий Андрюшка, всегда занятый исключительно собственной персоной, заметил мою нервозность и со свойственным ему грубым юмором сказал:
– Расслабься, Алька, всё будет о’кей. Сделаем Деду такой юбилей, что он от счастья коньки отбросит.
Я побледнела, дала ему подзатыльник и ответила:
– Заткнись, а то накаркаешь ещё.
* * *
За день до юбилея я затеяла генеральную уборку вместе с прибывшей мне на подмогу Фросей. Мы выметали пыль из каждого уголка, натирали полы, чистили ковры. Я даже настояла на том, чтобы убраться на чердаке, куда давно уже не заглядывала. Я вспомнила, что в сарае есть старая щетка на длинной ручке, которая пригодилась бы для того, чтобы сметать паутину с потолка, и пошла за ней. Щетка стояла в дальнем от входа углу. Едва я протянула к ней руку, как взвизгнула и закричала в ужасе:
– Ай! Крыса! Здесь крыса!
Я пулей выскочила из сарая. На мои крики уже бежала Фрося.
– Что случилось?
– Крыса! Я видела крысу. Вон там, – указывая пальцем в угол, тряслась я от отвращения.
Вооружившись стоявшими здесь же вилами, Фрося мужественно полезла в тот самый угол, о котором шла речь. Пошебуршав там, она повернулась ко мне и сказала:
– Убежала, наверное. А это точно была крыса? Может, показалось?
Я до сих пор ещё не могла прийти в себя:
– Но я её видела! Фрося, какая она была жирная и отвратительная! Как я ненавижу крыс! Надо сегодня же потравить этих тварей.