«Полюбуйтесь, мой вкус еще не так дурен! Даже для своей комедии я не мог отказаться от пристрастия к изящному. Посмотрите еще раз на осмеянную прежде, нежели я отправлю ее домой!» Мужчины думали, что тщеславие окончательно свело его с ума, нельзя было представить себе ничего гармоничнее этих двух высоких, стройных фигур, шедших рядом! Первая его жена, как бабочка, всегда летала впереди него; а когда случалось, что она из этикета клала свои хорошенькие пальчики на его руку, то почти смешно было видеть рядом с ним ее миниатюрную фигурку. Еще вторая жена не окончила своего пути через огромный зал, как уже всеобщее мнение решило, что она Лорелея, а он – слепой глупец.
Никто, конечно, не заметил, как он вдруг крепче прижал к себе ее белую руку, как будто им овладело раскаяние, что он выставил напоказ свою молодую жену всем этим жадным взглядам; никто не слыхал нежных слов, исполненных внезапно вспыхнувшей ревности, которые он шептал ей; никто не понял его, когда он торжественно представил свою жену нескольким пожилым дамам, – все видели только новый фарс, в котором он, по обыкновению, заставлял принимать участие как бедную жертву, так и всех присутствующих.
Вдруг звуки оркестра замолкли; присутствующие остановились, и все глаза устремились на боковую дверь, в которую должна была войти герцогиня. Двери торжественно распахнулись, и в зал вошла герцогиня в сопровождении обоих маленьких принцев, нескольких дам и кавалеров.
В эту минуту Лиана невольно взглянула на Майнау. Его лицо вспыхнуло ярким румянцем, и злая улыбка заиграла на его губах.
– А! В палевом платье и гранатовые цветы в локонах! – сказал он тихо, не отвечая на взгляд молодой женщины. – Лиана, всмотрись хорошенько в прекрасную герцогиню! Такою она была на том балу, когда дала мне слово быть моею. Блаженные воспоминания! И вот их-то она и хочет сегодня возобновить!
И в самом деле, герцогиня была ослепительно хороша. Блестящий палевый цвет платья с глубоко вырезанным лифом и короткими пышными рукавами, яркие пунцовые цветы, небрежно ниспадавшие на лоб с ее черных волос, придавали ее восковому, бескровному лицу какую-то демоническую красоту; к тому же легкие, грациозные движения, необыкновенно радостная улыбка на бледно-розовых губах, слегка раздувавшиеся ноздри и большие огненные глаза – все это невольно заставило Лиану вспомнить о вилльлисах, которые насмерть затанцовывают своих возлюбленных… Что, если он опять поддастся этому очарованию?.. Молодая женщина внутренне затрепетала и так крепко прижалась к нему, что он мог слышать ускоренное биение ее встревоженного сердца.
– Рауль! – шепнула она, напоминая ему о своем присутствии.
Он невольно вздрогнул: этот нежный сердечный звук в первый раз коснулся его слуха, в первый раз еще вся душа ее отразилась в больших темно-серых глазах, искавших его взгляда, и в виду входившей герцогини, перед лицом всего двора один тревожный взгляд открыл ему, что он любим.
Герцогиня замедлила шаг, точно темное облако спустилось над ее сияющим лицом, а красиво очерченные брови нахмурились. Белое, затканное серебром платье, блестевшее, подобно лунному лучу, среди разноцветных платьев, казалось, изумило ее; она, по-видимому, разделяла всеобщее удивление по случаю появления молодой женщины на сегодняшнем вечере; но она быстро овладела собой и пошла вперед, благосклонно кланяясь на обе стороны, отличила особенным вниманием гофмаршала, которого так давно не было видно при дворе, милостиво протянув ему для поцелуя руку и сказав короткое приветствие; медленно проходя мимо длинного ряда приглашенных, она каждого осчастливила ласковым словом. Осыпанный бриллиантами веер ее сверкал разноцветными огнями, палевый газ, покрывавший атласное платье, походил на облако, освещенное золотистыми лучами солнца. Наконец она остановилась перед Лианой.
– Что я вижу! Мы думали, что ученая отшельница Шенверта питает отвращение к общественным удовольствиям, а потому и не решились послать вам личного приглашения на наш музыкальный вечер, – сказала она холодно и как бы извиняясь, что молодая женщина не получила отдельного приглашения.
Лиана вспыхнула и посмотрела на мужа, но Майнау, казалось, не замечал досадливого чувства герцогини, заставившего ее быть не совсем деликатной.
– Ваше высочество, ввиду предстоящего продолжительного путешествия можно допустить исключение, – сказал он своим обычным, пропитанным насмешкою тоном. – Я потому предложил сегодня баронессе сопровождать меня, что мы через несколько дней уезжаем.
– В самом деле, барон Майнау? – воскликнула герцогиня с радостным изумлением. – Это путешествие на Восток, подобно лихорадке, волнует вашу кровь. Мне кажется, вы не отложили бы его даже и тогда, если бы вся вселенная стояла в огне… Хорошо же! Придет время, когда вы устанете путешествовать и возвратитесь к нам, может быть, более обходительным, чем теперь.
Лицо ее преобразилось; она услышала подтверждение, что страстно желаемая ею катастрофа неминуемо последует через несколько дней, но вместе с тем ее возмутили гордое спокойствие и уверенность, с которыми эта молодая женщина стояла рядом с Майнау. Разве не готовилась она ехать к себе домой и оставить Шенверт навсегда? Однако ей даже и в голову не приходило отнять свою руку, которая, как бы по неотъемлемому праву, продолжала лежать на его руке.
– Вы будете рады снова увидеть ваш тихий Рюдисдорф? – спросила она, бросив косвенный враждебный взгляд на ненавистную руку молодой женщины.
– Я отложила свою поездку в Рюдисдорф, ваше высочество, – со смущением возразила Лиана: ей тяжело было выговорить это, но нельзя было не ответить на прямой вопрос.
Герцогиня невольно отступила; грациозно поднятая рука ее, державшая веер, бессильно опустилась и скользнула вниз по атласному платью.
– Как! Вы остаетесь? – И ироническая улыбка мелькнула на ее побледневших губах. – А, понимаю! Вы так великодушны, что не хотите покидать нашего доброго гофмаршала, – прибавила она быстро, благосклонно кивнув головой подошедшему гофмаршалу.
Несмотря на громкий разговор в зале, он с напряженным вниманием ловил каждое слово.
– Осмелюсь заявить вашему высочеству, что ваш старый, верный гофмаршал не принимал никакого участия в этих решениях, – пояснил он, торжественно приложив руку к сердцу.
– Это правда: дядя ничего не знает о моих намерениях, – подтвердил Майнау совершенно спокойно и довольно громко, казалось, он говорил с окружающими, а не с герцогинею. – Как бы ни желал я оставить его в верных, заботливых руках, но в этом случае я сам себе ближе всех. Я не могу решиться на разлуку с женою, и она по своей бесконечной доброте согласилась ехать со мною.
Это было сказано так самостоятельно, так серьезно, как будто эти уста никогда не открывались для оскорбительных насмешек, как будто он никогда безжалостно не предавал стоявшей рядом с ним стройной, молчаливой молодой женщины пересудам и злоречию беспощадных языков. Герцогиня начала вдруг поспешно обмахиваться веером, как будто в зале стало невыносимо душно.
– Опять новый каприз, барон Майнау? – спросила она, напрасно стараясь придать своему голосу тон веселой насмешки. – До сих пор вы ревниво устраняли все, что могло хоть сколько-нибудь затмить личность интересного путешественника, – вы один хотели быть сказочным принцем… И вдруг появление возле вас современной леди Стенхоуп! Недурно! Это возбудит громадное волнение и толки в свете.