И он вышел, не желая продолжать разговор на эту тему.
Следующие дни были несчастливыми для него и еще для одного человека. Этим человеком был Леандр, которого упорное ухаживание господина де Латур д’Азира за Клименой повергло в глубочайшее уныние. Маркиз не пропускал ни одного представления. Он постоянно оставлял за собой ложу и неизменно появлялся либо один, либо со своим кузеном господином де Шабрийанном.
На следующей неделе, во вторник, Андре-Луи рано утром вышел из дому один. Он был не в духе, раздраженный своим крайне унизительным положением, и пошел пройтись, чтобы развеяться. Повернув за угол площади Буффе, он столкнулся с худощавым господином с болезненно-бледным цветом лица. На нем ловко сидело черное платье, а под круглой шляпой был парик, перевязанный лентой. При виде Андре-Луи человек отступил, навел на него лорнет и наконец окликнул голосом, в котором звучало изумление:
– Моро! Где же вы, черт возьми, прятались все эти месяцы?
Это был Ле Шапелье, адвокат, глава Ренского салона.
– Под юбками Мельпомены, – ответил Скарамуш.
– Не понимаю.
– Тем лучше. Как вы, Изаак? И что происходит в мире? Кажется, в последнее время все спокойно?
– Спокойно! – засмеялся Ле Шапелье. – Да где же вы были? Спокойно! – Он указал на кафе в тени мрачной тюрьмы, находившееся по ту сторону площади. – Пойдемте выпьем баварского пива. Вы нам просто позарез нужны, мы вас повсюду ищем, и – надо же! – вдруг сваливаетесь как снег на голову!
Они пересекли площадь и вошли в кафе.
– Так вы считаете, что в мире все спокойно! С ума сойти! Значит, вы ничего не слыхали про королевский указ о созыве Генеральных штатов? Теперь мы должны получить то, чего требовали сами и чего требовали для нас вы здесь, в Нанте. А слыхали вы про указ о предварительных выборах – выборах выборщиков? А знаете, какой шум поднялся в Рене в прошлом месяце? Дело в том, что в указе говорилось, что три сословия должны вместе заседать в Генеральных штатах бальяжей, [98] но в Ренском бальяже аристократы вечно упорствуют в неподчинении. И вот они взялись за оружие – шестьсот человек вместе со своей челядью, возглавляемые вашим старым другом, господином де Латур д’Азиром, и решили разбить в пух и прах нас, представителей третьего сословия, чтобы положить конец нашей наглости. – Ле Шапелье тихо рассмеялся. – Но не тут-то было: мы показали им, что тоже кое-чего стоим и умеем владеть оружием. Именно к этому вы призывали нас здесь, в Нанте, в ноябре прошлого года. Мы дали им решительный бой на улице под командованием вашего однофамильца Моро, военного полицейского. Да, задали мы им перцу – они еле ноги унесли и укрылись в монастыре кордельеров. [99] Так закончилось их сопротивление власти короля и воле народа.
Ле Шапелье вкратце остановился на деталях событий и наконец перешел к делу, из-за которого, по его словам, вынужден был охотиться за Андре-Луи и совсем было отчаялся найти его.
Нант посылает пятьдесят делегатов в Рен на собрание, которое должно выбрать депутатов от третьего сословия и отредактировать их наказы. Сам Рен представлен полностью, в то время как такие деревни, как Гаврийяк, посылают двух делегатов от каждых двухсот дворов или и того меньше. И Гаврийяк, и Рен, и Нант хотят, чтобы Андре-Луи Моро был в числе их делегатов: Гаврийяк – поскольку он из их деревни и там известно, какие жертвы народному делу он принес; Рен – поскольку там слышали его вдохновенное выступление в день убийства студентов; что касается Нанта, то там не знали, кто он такой на самом деле, и хотели послать его от Нанта как оратора, обращавшегося к ним под именем Omnes Omnibus и выработавшего для них меморандум, который, как полагают, в большой степени повлиял на господина Неккера при формулировании условий созыва.
Поскольку Андре-Луи не смогли найти, его не включили ни в одну делегацию. Теперь же случилось так, что в делегации от Нанта есть одна-две вакансии, и именно для того, чтобы заполнить их, Ле Шапелье приехал в Нант.
Андре-Луи решительно отверг предложение Ле Шапелье.
– Вы отказываетесь? – вскричал тот. – Вы с ума сошли! Отказываться, когда тебя требуют со всех сторон! Да понимаете ли вы, что, скорее всего, вас выберут одним из депутатов и пошлют в Генеральные штаты в Версаль, чтобы представлять нас в деле спасения Франции?
Но, как мы знаем, Андре-Луи вовсе не был озабочен спасением Франции. В данный момент он был занят спасением двух женщин, которых любил – правда, совершенно по-разному, – от мужчины, которого поклялся уничтожить. Он твердо стоял на своем отказе, пока Ле Шапелье с удрученным видом не оставил все попытки убедить его.
– Странно, – сказал Андре-Луи, – что я настолько занят ерундой, что даже не заметил, что жители Нанта с головой ушли в политику.
– С головой! Мой друг, Нант – просто бурлящий котел политических страстей! На поверхности все спокойно лишь потому, что есть уверенность, что все идет как надо. Но при малейшем намеке, что это не так, котел перекипит и страсти выплеснутся.
– В самом деле? – задумчиво переспросил Скарамуш. – Эти сведения могут пригодиться. – Затем он сменил тему. – Знаете ли вы, что Латур д’Азир находится здесь?
– В Нанте? Однако, если он выходит на улицу, ему не откажешь в мужестве: ведь жители Нанта знают о его прошлом и о той роли, которую он сыграл в мятеже в Рене. Удивительно, что его не побили камнями. Впрочем, рано или поздно побьют – нужно только, чтобы кто-нибудь подал эту мысль.
– Что же, не исключено, – сказал Андре-Луи и улыбнулся. – Он не так уж часто показывается – по крайней мере на улице, так что он не столь отважен, как вам кажется. Я как-то сказал ему, что у него ни на грош мужества, а одна наглость.
На прощание Ле Шапелье снова попросил приятеля обдумать его предложение.
– Дайте мне знать, если передумаете. Я остановился в «Олене» и пробуду там до послезавтра. Если вы честолюбивы, не упустите шанс.
– Мне кажется, я не честолюбив, – сказал Андре-Луи и пошел своей дорогой.
В тот вечер в театре Андре-Луи пришла в голову озорная мысль проверить слова Ле Шапелье о настроении умов в городе. Играли «Грозного капитана», в последнем акте которого Скарамуш выводит на чистую воду трусливого задиру и хвастуна Родомонта.
После смеха, который неизменно вызывало разоблачение Капитана, Скарамушу оставалось лишь заклеймить его презрением во фразе, которая изменялась на каждом спектакле в зависимости от вдохновения. На этот раз он решил придать ей политическую окраску.
– Итак, о хвастливый трус, твоя ничтожность разоблачена! Ты устрашал людей высоким ростом, огромной шпагой, лихо заломленной шляпой, и они вообразили, что ты так грозен, каким кажешься из-за своей наглости. Но при первом же столкновении с подлинной силой духа ты трясешься и хнычешь и огромная шпага остается в ножнах. Ты похож на привилегированных, когда они лицом к лицу сталкиваются с третьим сословием.