– Пускай, – пренебрежительно сказала мадемуазель.
– Пускай? – изумился он. – А что будет с нами?
– Труппа Бине абсолютно не интересует меня, – ответила Климена. – Я скоро еду в Париж. Там есть театры получше, чем Фейдо: Театр госпожи Монтансье [100] в Пале-Рояле, [101] «Амбигю Комик», [102] «Комеди Франсез». Может быть, у меня даже будет собственный театр.
У Бине сделались большие глаза. Он вложил толстую руку в руку дочери, и она заметила, что рука дрожит.
– Он обещал? Обещал?
Климена взглянула на него, склонив голову набок. Глаза стали лукавыми, на безупречных губах играла странная улыбка.
– Он не отказал, когда я попросила об этом, – ответила она с убежденностью, что все обстоит так, как она желает.
– Чушь! – с раздражением проворчал Бине, убрал руку и поднялся. – «Он не отказал»! – передразнил он дочь и продолжал с жаром: – Если бы ты вела себя так, как я советовал, он согласился бы на любую твою просьбу и, более того, дал бы тебе все, что в его власти, а эта власть безгранична. Ты же превратила уверенность в надежду, а я терпеть не могу надежды. Черт побери! Я питался одними надеждами и сыт ими по горло.
Знай Климена о беседе, которую в тот самый момент вели в замке Сотрон, она бы не смеялась так самоуверенно над мрачными предсказаниями отца. Однако ей так и не суждено было никогда узнать об этой беседе, и это было самым жестоким наказанием. Она винила во всех бедах, вдруг обрушившихся на нее, коварного Скарамуша и считала, что из-за этого негодяя рухнули ее надежды на будущее и распалась труппа Бине.
Возможно, Климена не так уж не права, поскольку даже без предостережения господина де Сотрона неприятные события того вечера в Театре Фейдо могли вызвать у маркиза желание порвать эту связь. Что же до труппы Бине, то, разумеется, случившееся было делом рук Андре-Луи, – правда, он не только не стремился к такому результату, но у него и в мыслях не было ничего подобного. В антракте после второго акта Андре-Луи зашел в гримерную, которую Полишинель делил с Родомонтом. Полишинель переодевался.
– Нет смысла переодеваться, – сказал он. – Спектакль вряд ли продолжится после сцены, которой мы с Леандром открываем следующий акт.
– Что вы имеете в виду?
– Скоро увидите. – Он положил какую-то бумагу на стол Полишинеля среди склянок с гримом. – Взгляните-ка. Это что-то вроде завещания в пользу труппы. Когда-то я был адвокатом, так что документ в порядке. Я оставляю вам всем свою долю от доходов труппы.
– Но вы же не хотите сказать, что покидаете нас? – вскричал Полишинель в тревоге.
Во взгляде Родомонта читался тот же вопрос. Скарамуш красноречиво пожал плечами. Полишинель продолжал с угрюмым видом:
– Конечно, этого следовало ожидать. Но почему уйти должны вы? Ведь вы – мозг труппы, вы создали из нас настоящую театральную труппу. Если кто-то должен уйти, пусть убирается Бине со своей проклятой дочкой. А если уйдете вы, тогда – тысяча чертей! – мы все уйдем с вами вместе.
– Да, – присоединился Родомонт, – хватит с нас этого жирного подонка.
– Конечно, я думал об этом, – ответил Андре-Луи, – не из тщеславия, а веря в нашу дружбу. Мы сможем обсудить это после сегодняшнего спектакля, если я останусь в живых.
– Если останетесь в живых? – вскричали оба.
Полишинель встал.
– Какое же безумство вы задумали?
– Во-первых, как мне кажется, я доставлю удовольствие Леандру, во-вторых, я уплачу один старый долг.
Тут прозвучали три удара.
– Ну вот, мне пора. Сохраните эту бумагу, Полишинель. В конце концов, она может и не понадобиться.
Андре-Луи вышел. Родомонт уставился на Полишинеля, Полишинель – на Родомонта.
– Какого черта он задумал? – осведомился последний.
– Легче всего это узнать, увидев собственными глазами, – ответил Полишинель. Он поспешно закончил переодевание, несмотря на слова Скарамуша, и вышел вместе с Родомонтом.
Подойдя к кулисам, они услышали бурю аплодисментов из зала. Но это были необычные аплодисменты, в них звучала какая-то странная нота. Когда все стихло, зазвучал голос Скарамуша – звонко, как колокол.
– Итак, дорогой Леандр, как видите, когда вы говорите о третьем сословии, нужно выражаться более точно. Что же такое третье сословие?
– Ничто, – ответил Леандр.
Зал затаил дыхание, так что слышно было в кулисах, и Скарамуш быстро продолжил:
– Увы, это верно. А чем оно должно быть?
– Всем.
Раздался одобрительный рев зала, который никак не ожидал такого ответа.
– И это верно, – сказал Скарамуш. – Более того: так будет, так уже есть сейчас. Вы в этом сомневаетесь?
– Я на это надеюсь, – ответил подготовленный Леандр.
– Вы можете быть в этом уверены, – сказал Скарамуш, и вновь возгласы одобрения превратились в гром.
Полишинель и Родомонт переглянулись, и первый шутливо подмигнул.
– Тысяча чертей! – зарычал голос позади них. – Этот мерзавец снова принялся за свои политические штучки?
Обернувшись, актеры увидели господина Бине, который подошел к ним своей бесшумной походкой. Поверх алого костюма Панталоне была надета женская ночная сорочка, волочившаяся по земле. На лице, украшенном фальшивым носом, сверкали маленькие глазки. Однако внимание актеров вновь привлек голос Скарамуша, вышедшего на авансцену.
– Он сомневается, – говорил тот залу. – Но ведь и сам господин Леандр – из тех, кто поклоняется изъеденному червями идолу Привилегии, потому-то он и побаивается поверить в истину, которая становится очевидной для всего мира. Стоит ли убеждать его? А не рассказать ли ему, как компания аристократов со своими вооруженными слугами – всего шестьсот человек – несколько недель тому назад в Рене попыталась навязать свою волю третьему сословию? Напомнить ли ему, как третье сословие, создав военный фронт, очистило улицы от этой знатной черни?..
Его прервали аплодисменты – фраза дошла до публики. Те, кто корчился, когда привилегированные называли их этой позорной кличкой, были в восторге от того, что ее обратили против самой знати.
– Но позвольте же рассказать вам об их предводителе – самом кровавом аристократе из всей аристократии крови! Вы знаете его. Он боится многого, но больше всего – голоса истины, который такие, как он, стремятся заставить умолкнуть. И он выстроил своих аристократов вместе с их челядью и повел на несчастных буржуа, посмевших поднять свой голос. Но эти самые несчастные буржуа не пожелали быть убитыми на улицах Рена. Им пришло в голову, что, раз уж знатные господа решили, что должна пролиться кровь, почему бы ей не быть голубой кровью аристократов? Они тоже построились – аристократия духа против аристократии крови – и погнали господина де Латур д’Азира со всем его войском с поля боя с пробитыми головами и вдребезги разбитыми иллюзиями. Те укрылись у кордельеров, и бритые предоставили в своем монастыре убежище оставшимся в живых. Среди них был и гордый предводитель, господин де Латур д’Азир. Вы слыхали об этом доблестном маркизе, повелевающем жизнью и смертью?