– Что вам здесь угодно, сударь?
– Служить вам, чем могу, крестный, – таков был обезоруживающий ответ.
Но он отнюдь не обезоружил господина де Керкадью.
– Тебя так долго не было, что я уже начал надеяться, что ты больше не побеспокоишь меня.
– Я и теперь не рискнул бы ослушаться вас, если бы не надежда, что могу быть вам полезен. Я видел Ругана, мэра…
– Что это ты там говорил насчет того, что не осмеливался ослушаться меня?
– Сударь, вы запретили мне появляться в вашем доме.
Господин де Керкадью в растерянности уставился на него.
– И поэтому ты не появлялся у меня все это время?
– Конечно. А почему же еще?
Господин де Керкадью долго смотрел на него, потом неслышно выругался. Как трудно иметь дело с человеком, который понимает твои слова так буквально! Он ожидал, что Андре-Луи появится в раскаянии, чтобы признать вину и просить крестного вернуть ему свое расположение. Господин де Керкадью сейчас так и сказал крестнику.
– Но разве я мог надеяться, что вы отступите от своего слова, сударь? Вы же выразили свое намерение вполне определенно. Да и какие слова раскаяния помогли бы мне, даже если бы я собирался исправиться? А я не имел ни малейшего желания исправляться. Возможно, мы еще поблагодарим Бога за то, что это так.
– Поблагодарим Бога?
– Я – представитель и располагаю некоторой властью. Я очень вовремя возвращаюсь в Париж и, вероятно, могу сделать для вас то, чего не смог Руган. Сударь, это необходимо, если хотя бы наполовину верно то, что я подозреваю. Я сделаю так, что Алина будет в безопасности.
Господин де Керкадью безоговорочно капитулировал. Он подошел и взял Андре-Луи за руку.
– Мой мальчик, – сказал он, явно растроганный, – в тебе есть благородство. Если порой казалось, что я резок с тобой, это было оттого, что я боролся с твоими дурными наклонностями. Я хочу, чтобы ты держался подальше от политики, которая довела эту несчастную страну до такого ужасного положения. На границе – враг, а в самом отечестве вот-вот вспыхнет гражданская война. Вот что наделали твои революционеры.
Андре-Луи не стал спорить и заговорил о другом:
– Алину нужно немедленно увезти из Парижа, пока город не превратился в бойню – а это может случиться, если страсти, бурлившие все эти месяцы, вырвутся наружу. План Ругана-младшего хорош, – во всяком случае, я не могу придумать лучше.
– Но Руган-старший и слышать об этом не хочет.
– Вы имеете в виду, что он не станет делать это под свою ответственность. Но я оставил ему расписку за своей подписью, что пропуск в Париж и обратно в Медон для мадемуазель де Керкадью выдан им по моему приказу. Мои полномочия, которые я предъявил ему, снимают с него ответственность за то, что он мне повиновался. Этой распиской он должен воспользоваться только в крайнем случае, для своей защиты. Взамен он выдал мне этот пропуск.
– Он уже у тебя?
Господин де Керкадью взял листок бумаги, протянутый Андре-Луи, и рука его дрожала. Он приблизил листок к свечам и, прищурив близорукие глаза, принялся читать.
– Если вы пошлете этот пропуск утром с Руганом-младшим, Алина будет здесь к полудню, – сказал Андре-Луи. – Сегодня, к сожалению, уже ничего нельзя сделать, не вызвав подозрений: час слишком поздний. Итак, крестный, теперь вы знаете, почему я явился к вам, нарушив ваш приказ. Если я могу быть еще чем-нибудь вам полезен, вам стоит лишь приказать, пока я здесь.
– Но разве, Андре… разве Руган не сказал тебе, что там есть и другие…
– Он упомянул госпожу де Плугастель и ее слугу.
– Тогда почему же?.. – Господин де Керкадью остановился и вопросительно взглянул на Андре-Луи.
Тот с очень серьезным видом покачал головой.
– Это невозможно, – ответил он.
Господин де Керкадью даже рот открыл от изумления.
– Невозможно? – переспросил он. – Но почему?
– Сударь, то, что я делаю для Алины, не вынуждает меня идти на сделку с совестью, – правда, ради Алины я бы пошел против совести. Но госпожа де Плугастель – совсем другое дело. Ни Алина, ни ее родные не замешаны в контрреволюционном заговоре, который является истинным источником катастрофы, угрожающей нам. С чистой совестью я могу помочь ей уехать из Парижа. Но госпожа де Плугастель – жена графа де Плугастеля, о котором всем известно, что он агент, осуществляющий связь между двором и эмигрантами.
– Тут нет ее вины, – в ужасе воскликнул господин де Керкадью.
– Согласен. Но ее в любой момент могут вызвать, чтобы установить, принимает ли она участие в интригах мужа. Известно, что сегодня она была в Париже. Если завтра ее начнут разыскивать и откроется, что она уехала, начнется расследование. Обнаружится, что я нарушил свой долг и воспользовался своими полномочиями для личных целей. Надеюсь, сударь, вы понимаете, что на такой риск не идут ради постороннего человека.
– Постороннего? – с упреком переспросил сеньор.
– Да, постороннего для меня.
– Но для меня она не посторонняя, Андре. Она моя кузина и друг, которым я дорожу. Ах боже мой, то, что ты сказал, доказывает, что ее необходимо срочно увезти из Парижа. Ее нужно спасти, Андре, – любой ценой! У нее гораздо более опасное положение, чем у Алины!
Он стоял – проситель перед своим крестником, непохожий на сурового человека, приветствовавшего Андре-Луи, когда тот вошел. Лицо господина де Керкадью было бледным, руки дрожали, на лбу выступили капли пота.
– Крестный, я бы сделал все, что можно, но это не в моих силах. Спасти ее – значит погубить Алину и вас, а также и меня.
– Мы должны рискнуть.
– Конечно, у вас есть право говорить за себя.
– О, и за тебя, поверь мне, Андре! – Он приблизился к молодому человеку. – Андре, умоляю тебя поверить на слово и получить пропуск для госпожи де Плугастель.
Андре взглянул на него, заинтригованный.
– Это странно. Я сохранил благодарную память о том, что она заинтересовалась мной на несколько дней, когда я был ребенком, а также проявила ко мне интерес недавно в Париже, когда пыталась обратить меня в то, что считает истинной политической верой. Но я не стану рисковать за нее своей шеей или вами с Алиной…
– Ах! Но послушай, Андре…
– Это мое последнее слово, сударь. Уже поздно, а я хочу ночевать в Париже.
– Нет, нет! Подожди! – Сеньор де Гаврийяк пришел в неописуемое отчаяние. – Андре, ты должен!
В этой настойчивости и неистовом упорстве было что-то странное, заставлявшее предположить, что тут кроется какой-то таинственный мотив.
– Должен? – переспросил Андре-Луи. – Но почему? Ваши доводы, сударь?
– Андре, у меня достаточно веские доводы.