Гитлер вмешивался в управление отдельными воинскими соединениями и частями. Шпеер замечал: «Гитлер переоценил достоинства телефона, радио и телетайпа. В отличие от предыдущих войн из-за этих аппаратов ответственные командиры были лишены какой-либо возможности для самостоятельных действий. Гитлер постоянно вмешивался в дела на их участках фронта».
«Неизменно Гитлер приказывал, чтобы изгибы фронта удерживались любой ценой и также неизменно советские войска предпринимали здесь наступление через несколько дней или недель. После этого следовали новые взрывы ярости, перемешанные с новыми проклятиями в адрес офицеров, и, часто с жалобами на немецких солдат: «Солдат Первой мировой войны был крепче. Подумайте о том, что он выдержал в Вердене, на Сомме. Сегодня они бы побежали в таких ситуациях». Шпеер считал, что «многие офицеры, которые попадали под такие разносы, затем присоединились к заговору 20 июля 1944 г. против Гитлера».
Объясняя «феноменальную веру Гитлера в победу в период повторяющихся поражений», Шпеер писал: «Я объясняю жесткое отношение Гитлера тем, что он заставил себя верить в окончательную победу. По сути «он боготворил самого себя. Он постоянно держал перед собой зеркало, в котором видел не только себя, но и подтверждение исполняемой им миссии Божественного Провидения. Его религия была основана на «удачном прорыве», который должен был обязательно придти к нему. Его метод был усилен самовнушением. Чем больше события загоняли его в угол, тем более упрямо он противопоставлял им свою уверенность в намерении Судьбы. Естественно, он трезво оценивал обстановку на фронте. Однако он переосмысливал их с помощью своей веры в себя и видел даже в поражении тайную гарантию грядущей победы, предложенную Провидением. Иногда он мог представить себе безнадежность ситуации, но нельзя было поколебать его надежду, что в последний момент Судьба внезапно повернет течение в его сторону. Если в Гитлере и было глубокое безумие, то оно проявлялось в его несокрушимой вере в его удачную звезду. По своей природе он был религиозным человеком, но эта сторона его характера превратилась извращенным образом в веру в самого себя».
В последние месяцы перед крушением рейха Гитлер, как вспоминал Шпеер, всё чаще погружался в фантазирование. Описывая празднование Нового 1945 года в бункере западного штаба Гитлера в районе Бад Наухайма, Шпеер писал, что в то время как собравшиеся за праздничным столом (Борман, генералы, а также адъютанты, секретари, врачи Гитлера) были навеселе после выпитого шампанского, «единственный в этой компании, кто был пьян, не выпив стимулирующего напитка, был Гитлер. Он был охвачен эйфорией… Гитлер делал оптимистические прогнозы на 1945 год. Нынешняя низкая точка будет преодолена, говорил он. В конце мы станем победителями». Эти настроения Гитлер разделял почти до последних дней своей жизни. Даже в середине апреля 1945 г. Гитлер порой усаживался со Шпеером, чтобы обсудить с ним планы послевоенного строительства в Линце.
Уверенность Гитлера в своей победе оказывала влияние даже на членов гитлеровского правительства. Некоторые верили в «сюрприз», который готовил Гитлер. Шпеер вспоминал, как Функ спросил его: «У нас ведь есть особое оружие, не правда ли? И это оружие все изменит?»
Другие же, по словам Шпеера, «воображали, что Гитлер найдет какой-то политический способ, с помощью которого он спасет положение. В конце концов, начиная с оккупации Австрии до пакта с Советским Союзом, не сумел ли он придумать со сравнительной легкостью серию новых трюков, новых поворотов, новых ухищрений?»
Вера в Гитлера была заразительной. Даже в марте 1945 г. Шпеер был свидетелем разговора, который вели между собой крестьяне в Вестфалии. Они были убеждены в том, что «фюрер что-то держит в резерве, и он этим воспользуется в последний момент. Тогда наступит перелом. Он приготовил врагам ловушку, заманивая их в глубь страны».
Химерические надежды Гитлера и окружавших его лиц в значительной степени строились на недооценке военного потенциала и боевого настроя Красной Армии. Признавая сильные стороны советских войск (хорошее вооружение, хорошее питание, дисциплинированность танкистов и т. д.), Геббельс в то же время старался найти свидетельства слабостей Красной Армии. Он утверждал, что «их войска… все больше и больше страдают от недостатка людей. Их атакующая пехота состоит большей частью из восточных рабочих и поляков, задержанных в наших восточных районах… Среди толп пехотинцев царит довольно подавленное настроение. Советский солдат устал от войны». Очевидно, эти оценки разделял и Гитлер.
Гитлер верил тому, что наступление Красной Армии и войск западных союзников может быть остановлено. Однако всякий раз, когда эти надежды не реализовывались, он терял терпение. Большие надежды возлагались на Гиммлера. Разгром в Померании немецко-фашистских войск, руководимых Гиммлером, вызвал у Гитлера острое разочарование в шефе СС. Новые оптимистические расчеты делались в связи с развертыванием широкомасштабного контрнаступления на Восточном фронте. 3 марта Геббельс, ссылаясь на беседу с Зеппом Дитрихом, писал о готовящемся наступлении немецких войск в Венгрии. «Если все пойдет хорошо, – писал Геббельс, – можно ждать громадного успеха». После этого намечалось наступление «на территории Германии». Отступление эсэсовских частей вызвали у Гитлера приступ бешенства, который увенчался требованием сорвать с солдат и офицеров их эсэсовские отличительные знаки.
Немалые надежды возлагались на новые виды вооружений. В своей беседе с Геббельсом 22 марта Гитлер заявил, что «возлагает огромные надежды на реактивные самолеты. Он даже называет их «машинами германской судьбы». Он верит, что благодаря реактивным самолетам удастся – по крайней мере, оборонительными действиями – подорвать превосходство противника в воздухе… В этом месяце их уже будет произведено 500 штук, а в следующем – 1000. Аэродромы для них удается строить с превеликими трудностями… Но он добавляет, что они, надо надеяться, будут получены не слишком поздно. Стрелка часов приближается к двенадцати, если уже не перевалила за двенадцать». И опять провал этих надежд приводил к яростным вспышкам Гитлера. Он находил виноватых в шефе люфтваффе Геринге и министре вооружений Шпеере.
Гитлер и Геббельс исходили из возможности затягивать войну. 16 марта Геббельс писал: «Недельный баланс обороны столицы рейха складывается исключительно благоприятно. В течение восьми дней нам удалось намного увеличить запасы оружия и продовольствия. Мы могли бы теперь, пусть даже при очень больших ограничениях, выдержать осаду столицы рейха от 10 до 12 недель». (Геббельс еще не знал, что после его окружения Берлин будет взят советскими войсками за 10–12 дней.)
Затягивая войну, Гитлер и ближайшие к нему люди рассчитывали дождаться вооруженного столкновения между членами антигитлеровской коалиции. Шпеер свидетельствовал, что Гитлер «говорил о стычке между Востоком и Западом, которая может вот-вот разразиться… Гитлер утверждал, что он может одержать верх над большевизмом силой своей личности и в союзе с Западом… Он заверял, что он продолжает жить ради этого поворотного пункта».
Гитлер и Геббельс цеплялись за любую информацию, которая свидетельствовала о наличии противоречий между союзниками. Геббельс писал: «Доставляет радость усиление политического кризиса в лагере противника. Страсти все еще кипят вокруг Ялтинского коммюнике. Американские газеты сейчас все больше выходят из себя, Они обвиняют так называемую Большую Тройку в том, что она пыталась повернуть вспять часы истории и что за этим, как обычно, последует горчайшее возмездие».