Одновременно Гитлер возлагал вину за поражение рейха на своих бывших сподвижников. Он объявлял о том, что «Геринг, Гиммлер и их секретные переговоры с врагом, ведшиеся без моего ведома и против моей воли, а также их преступная попытка захватить государственную власть, помимо нелояльности лично ко мне, нанесли неисчислимый вред стране и всему народу». Он исключал из партии Германа Геринга и Генриха Гиммлера, снимал их со всех государственных постов. В одном месте завещания Гитлер, не называя Геринга и Гиммлера по фамилиям, упомянул «презренных тварей», которые подорвали «сопротивление» противнику.
Провозглашая неизбежность грядущего реванша, Гитлер писал: «Пройдут столетия, но и тогда из руин наших городов и монументов возродится ненависть к тем, кого мы должны благодарить за все случившееся: международное еврейство и его пособников!». Лозунг ненависти к еврейству служил для Гитлера консолидирующей идеей и позволял ему поставить во главу угла возрожденного нацистского рейха те же принципы, которыми он руководствовался: «Наша задача на грядущие столетия – продолжить созидание национал-социалистического государства, и понимание этого обяжет каждого служить общей цели и подчинить ей личные интересы… Превыше же всего, я призываю лидеров нации и всех подчиненных им неукоснительно соблюдать расовые законы и безжалостно противостоять общему отравителю всех народов – международному еврейству».
Исходя из неизбежности возрождения нацистского режима, Гитлер видел в крушении Германии великий урок для грядущих поколений немецкого народа. В «Завещании» он писал о том, что «шестилетняя борьба… войдет когда-нибудь в историю как славное и героическое выражение человеческой воли и жизни». Он полностью игнорировал преступления, совершенные гитлеровской Германией под своим руководством и восхвалял «бесчисленные подвиги и свершения наших солдат на фронте, женщин дома, достижения фермеров и рабочих, военные усилия – уникальные в истории – нашей молодежи, носящей мое имя».
Он выражал уверенность в том, что «самопожертвование наших солдат и моя связь с ними в смерти даст то зерно, которое тем или иным способом прорастет и приведет еще раз к славному возрождению национал-социалистического движения и к осуществлению подлинно расового общества».
Намеченное же им самоубийство Гитлер окружал героическим ореолом. Он провозглашал: «Я решил остаться в Берлине и принять добровольно смерть в тот момент, когда буду уверен, что резиденция фюрера и канцлера не может быть больше удержанной… Я не желаю оставаться в руках врага, намеревающегося поставить новый спектакль под еврейской режиссурой для ублажения оболваненных ею масс… Я умираю с легким сердцем». Очевидно, Гитлер был убежден в том, что его решение остаться в осажденной столице и его самоубийство станет вдохновляющим примером для будущих поколений германского народа.
Одновременно Гитлер призывал не прекращать вооруженное сопротивление. «Я требую от руководителей армии, флота и военно-воздушных сил всеми средствами поддерживать дух сопротивления наших солдат в национал-социалистическом смысле, особенно подчеркивая тот факт, что я сам – основатель и вождь этого движения, – предпочел смерть трусливому бегству или капитуляции». Обращаясь к членам нового правительства, Гитлер требовал, чтобы они были «тверды, но справедливы; главное же – пусть они никогда не допустят, чтобы страх влиял на их действия, и пусть честь нации станет для них превыше всего на Земле». Он требовал «от всех немцев, всех национал-социалистов, мужчин и женщин и всех солдат вооруженных сил, чтобы они остались верными долгу и до самой смерти подчинялись новому правительству и его президенту». Так высокопарными фразами Гитлер прикрывал банальный конец типичного авантюриста, запутавшегося в своей игре.
Узнав от маршала Жукова о самоубийстве Гитлера, Сталин сказал: «Доигрался, подлец! Жаль, что не удалось взять его живым». В фильме же «Падение Берлина», который создавался после войны под постоянным контролем Сталина, актер М. Геловани, исполнявший роль Верховного Главнокомандующего, произносил слова: «Он кончил как гангстер, как проигравшийся игрок».
Его наследники не спешили последовать его примеру, хотя вроде бы заверяли Гитлера в этом. Гитлер писал, что «Мартин Борман, доктор Геббельс и другие, включая их жен, добровольно присоединились ко мне здесь. Они не хотят покидать столицу рейха ни при каких обстоятельствах, они желают умереть со мной. Тем не менее, я вынужден попросить их повиноваться моему приказу и в данном случае поставить интересы нации выше своих собственных эмоций». Получалось, что, не покончив жизнь самоубийством вместе с Гитлером, Борман, Геббельс и другие выполняли его приказ, который сводился к следующему: «Принять участие в продолжении борьбы, ведущейся всей нацией».
Правда, демонстрируя верность Гитлеру, за сутки до его самоубийства Геббельс сделал добавление к завещанию. Он писал, что «впервые в жизни в категорической форме» отказывается выполнить приказ Гитлера и «покинуть Берлин». Он объявлял о своем намерении «не покидать имперскую столицу даже в случае ее падения и лучше кончить подле фюрера жизнь, которая для меня лично не имеет больше никакой ценности, если я не смогу употребить ее, служа фюреру». Впоследствии многие истолковали эти слова как свидетельство готовности Геббельса покончить жизнь самоубийством.
Однако не прошло и суток после самоубийства Гитлера, как Геббельс и Борман предприняли попытку прекратить безнадежное сопротивление, которое им было завещано. А через пару дней такие же усилия предпринял новоиспеченный президент Дёниц. Желание Гитлера, чтобы его самоубийство вдохновило его соратников, а также значительную часть германского народа на продолжение борьбы не было реализовано. Как и все авантюристические расчеты Гитлера, его план, который должен был воплощаться после его смерти, провалился.
К апрелю 1945 года стало ясно, что исход Второй мировой войны будет решаться в ходе битвы за Берлин. Сначала Гитлер пытался дать у стен Берлина решающее сражение, с помощью которого он рассчитывал перехватить инициативу. Затем он пожелал превратить свою гибель и падение столицы рейха в эпохальное событие германской истории, которое станет источником вдохновения для последующих поколений немцев.
Не меньшее значение придавали взятию Берлина и противники Гитлера. Мысль о том, что Красная Армия войдет в Берлин, была высказана Сталиным еще в декабре 1941 года в разгар контрнаступления советских войск под Москвой в ходе переговоров с английским министром иностранных дел Э. Иденом. По свидетельству посла СССР в Великобритании И. Майского в ответ на замечание Идена о том, что «сейчас Гитлер стоит под Москвой и до Берлина далеко», Сталин заметил: «Ничего… Русские уже были два раза в Берлине, будут и в третий раз». В своем приказе от 1 мая 1944 года И. В. Сталин писал: «Нужно преследовать раненого немецкого зверя и добить его в его собственной берлоге». Впоследствии эту фразу стали истолковывать, как приказ взять Берлин.
К началу Ялтинской конференции советские войска стояли в 60 километрах от столицы рейха, а союзные части находились в нескольких сотнях километров от Берлина. Однако в своем выступлении на конференции 4 февраля 1945 г. начальник Генерального штаба Красной Армии Антонов предупредил: «Немцы будут защищать Берлин, для чего постараются задержать продвижение советских войск на рубеже реки Одер, организуя здесь оборону за счет отходящих войск и резервов, перебрасываемых из Германии, Западной Европы и Италии».