Однако Геринг остался недоволен. В зарубежной печати появились сообщения, что его полномочия были ограничены. Геринг жаловался, что такие сообщения подрывают его авторитет среди ведущих деятелей промышленности Германии. Шпеер объяснял подоплеку этой жалобы: «Ни для кого не было секретом то, что роскошный образ жизни Геринга финансировали деятели промышленности. Мне кажется, он опасался, что падение его престижа приведет к сокращению субсидий со стороны промышленников». Шпеер опять решил схитрить. Он писал: «Я поэтому предложил, чтобы мы пригласили ведущих промышленников на совещание в Берлин, на котором он мог бы официально объявить о том, что я ему подчиняюсь».
Геринг ухватился за это предложение. В Берлин для участия в совещании прибыло около 50 представителей промышленности. По словам Шпеера, в своей речи Геринг говорил о важности военной промышленности, призывал участников совещания «прилагать максимум усилий» и повторял «прочие банальности». Однако, писал Шпеер, «он не упомянул о моем назначении ни в положительном, ни в отрицательном смысле. Благодаря летаргии Геринга, я мог работать свободно и не чувствовал себя связанным»
Нейтрализовав Геринга, Шпеер решил расширить свою сферу деятельности. 21 марта 1942 г. Гитлер подписал новое постановление, в котором говорилось: «Требования всей германской экономики должны быть подчинены производству вооружений». По словам Шпеера, «это постановление передавало мне диктаторскую власть в экономике».
Шпеер воспользовался неограниченными правами для того, чтобы реорганизовать военную промышленность. Он признавал, что в основу реорганизации он взял идеи, высказанные в свое время Тодтом и Мильхом, а еще ранее – министром иностранных дел Веймарской Германии Вальтером Ратенау. Эти идеи предусматривали специализацию предприятий, стандартизацию производства, активизацию обмена техническими новинками. Шпеер был убежден в том, что эти нововведения помогли Германии значительно увеличить военное производство.
Шпеер указывал, что по сравнению с февралем 1942 г. в августе 1942 г. производство артиллерийских орудий возросло на 27 %, танков – на 25 %, производство боеприпасов удвоилось. Производительность труда в военном производстве выросла на 59,6 %. За два с половиной года (с февраля 1942 г. по июль 1944 г.) военное производство выросло в 3,2 раза. При этом, как подчеркивал Шпеер, число рабочих выросло в этот период всего на 30 %.
Эти достижения военного производства Германии стали поводом для восхвалений Шпеера Гитлером, а также зависти и недоброжелательства со стороны Геринга и ряда других видных деятелей рейха.
После войны деятельность Шпеера на посту стала предметом многочисленных публикаций, авторы которых всячески превозносили министра вооружений Германии. Между тем подобный рост военного производства не был чем-то уникальным в то время. Например, советское военное производство показало гораздо более высокие темпы роста по сравнению с германскими. Несмотря на огромные потери, понесенные советской промышленностью в 1941 г. и отчасти в 1942 г., производство дивизионных пушек выросло в 1943 г. по сравнению с 1941 г. в 4,6 раза, танковых – более чем в 3 раза, танков, самоходно-артиллерийских машин – в 3,7 раза. В 1943 г. советская авиационная промышленность произвела на 37 % больше самолетов, чем в 1942 г.
Ускорение советского военного производства продолжалось и в 1944 году. Так, в 1944 г. было произведено 29 тысяч танков по сравнению с 24 тысячами в 1943 г., 40,3 тысяч самолетов по сравнению с 34,9 тысячами в 1943 г. Некоторое снижение производства орудий всех типов в СССР в 1944 г. по сравнению с 1943 г. (122,5 тысяч против 130,3 тысяч) объяснялось снятием с вооружения устаревших пушек и резким увеличением производства усовершенствованных артиллерийских систем.
Опережение Советским Союзом Германии в области военного производства отразилось в изменении соотношения сил двух армий. Если к началу войны СССР отставал от Германии по многим видам вооружений, а после отступления 1941 года это отставание существенно возросло, то ситуация изменилась к началу наступления советских войск под Сталинградом. К ноябрю 1942 г. (в первые девять месяцев деятельности Шпеера) германские вооруженные силы сосредоточили на советско-германском фронте свыше 70 тысяч орудий и минометов, 6600 танков и 3500 самолетов, а Красная Армия имела 77 734 орудий и минометов, 6956 танков и самоходных установок, а также 3254 самолетов. Очевидно, что между двумя армиями существовало почти равновесие в вооружениях. (Следует также учесть, что вооружения Красной Армии были поставлены в основном советской военной промышленностью. Советский историк Г. А. Куманев указывал, что в общем объеме советских вооружений «американские поставки боевой техники… составили: по орудиям – 1,4 %, по авиации – 9,8 %, по танкам и САУ – 6,2 %», по автоматам – 1,7 %, по пистолетам – 0,8 %, по снарядам 0,6 %, по минам – 0,1 %».)
Однако в дальнейшем соотношение между вермахтом и Красной Армии по их вооруженности менялось в пользу последней. К лету 1943 г. у Германии имелось 54 300 орудий и минометов, 5850 танков и штурмовых орудий, около 3 тысяч самолетов, а у СССР – 103 тысячи орудий и минометов, 9918 танков и самоходно-артиллерийских установок и 8357 самолетов. Очевидно, что несмотря на усилия Шпеера и других, Германия не поспевала за Советским Союзом в производстве вооружений.
К началу 1944 г. это соотношение изменилось еще больше в пользу СССР. Вермахт сосредоточил на советско-германском фронте 54 570 орудий и минометов, 5400 танков, 3073 самолетов. К этому времени на вооружении Красной Армии имелось 97 тысяч орудий и минометов, 5628 танков и самоходно-артиллерийских орудий, 8818 самолетов.
Шпеер признавал, что германское военное производство работало ниже своих возможностей: «Несмотря на технический и промышленный прогресс даже в разгар военных успехов в 1940 и 1941 гг. уровень производства вооружений Первой мировой войны не был превзойден. В течение первого года войны с Россией военное производство составляло лишь четверть уровня, достигнутого осенью 1918 года. Через три года, весной 1944 г., когда мы достигли максимального уровня производства, мы все еще отставали от уровня Первой мировой войны. И это несмотря на то, что к производству Германии добавилось производство Австрии и Чехословакии».
В отставании германской военной промышленности Шпеер винил, прежде всего, «чрезмерную бюрократизацию». 20 июля 1944 г., в день покушения на Гитлера, Шпеер направил ему меморандум, в котором, в частности, говорилось, что «американцы и русские знают, как применять простые методы организации, в то время как мы отягощены устаревшими формами организации и поэтому не можем добиться их достижений». В своих мемуарах он приводил примеры того, как пустяшная заявка на необходимый продукт могла путешествовать месяцами из ведомства в ведомство, пока потребность в изделии не пропадала. Хваленая четкость германской организации имела свою теневую сторону – чрезмерный формализм, губивший смысл деятельности, ради которой была создана организация.
В то же время, объясняя причины явного отставания военной промышленности Германии от требований Второй мировой войны, Шпеер подчеркивал, что Гитлер не решился потребовать от немцев слишком больших трудовых усилий и материальных жертв во имя победы. Шпеер писал: «Одна из странностей войны состояла в том, что Гитлер гораздо меньше требовал от своего народа, чем Черчилль и Рузвельт от своих наций… Германские руководители… пытались поддерживать моральный дух народа с помощью уступок. Гитлер и большинство его политических единомышленников принадлежали к поколению, которые, будучи солдатами, стали свидетелями Ноябрьской революции 1918 года и никогда этого не забывали. В личных разговорах Гитлер подчеркивал, что после опыта 1918 года нельзя не проявлять осторожность. Для того чтобы предотвратить недовольство, гораздо бо́льшие средства отпускались на производство потребительских товаров, на пенсии для военных или для женщин, потерявших кормильцев на фронте, чем в странах с демократическими правительствами. В то время как Черчилль обещал своему народу лишь кровь, пот и слезы, всё, что мы слышали от Гитлера во время войны это повторение его лозунга: «Победа неминуема». Это было свидетельством политической слабости. Это свидетельствовало о большой озабоченности по поводу возможной утраты популярности, что могло перерасти в бунтарские настроения».