На землях, которые контролировало ведомство Розенберга, уничтожению подвергались не только евреи и цыгане, но и представители других народов СССР. Помимо 8,6 миллионов советских воинов, погибших в ходе войны, жертвами германского нашествия стали около 18,5 миллионов мирных граждан. Подавляющее большинство из них погибло в оккупированных областях в ходе операций по уничтожению населения, а также вследствие голода и вызванных им болезней. Это означает, что более одной пятой части советских людей, оказавшихся в оккупации, была уничтожена.
Еще выше была доля уничтоженных оккупантами среди военнопленных. Из 4 миллионов 559 тысяч военнослужащих Красной Армии, попавших в плен, на Родину вернулось только 1 миллион 836 тысяч человек. Как отмечал историк Г. А. Куманев, «остальные в своем большинстве погибли в плену от рук фашистских палачей в результате их сознательного массового истребления расстрелами, голодом, холодом, истязаниями».
Розенберг знал о бесчеловечном обращении с советскими пленными. Так, 10 июля 1941 г. Розенберг получил от министерского советника Дорша «Отчет о лагере для военнопленных в Минске». В нем, в частности, говорилось: «Заключенные ютятся на такой ограниченной территории, что едва могут шевелиться и вынуждены отправлять естественные потребности там, где стоят. Этот лагерь охраняется командой кадровых солдат, по количеству составляющей роту. Такая недостаточная охрана лагеря возможна только при условии применении самой жестокой силы. Военнопленным, проблема питания которых с трудом разрешима, живущим по 6–7 дней без пищи, известно только одно стремление, вызванное зверским голодом, – достать что-либо съедобное».
«Единственно доступным средством недостаточной охраны, день и ночь стоящей на посту, является огнестрельное оружие, которое оно беспощадно применяет. Помочь этому хаотическому состоянию военные власти не могут вследствие огромной потребности в транспорте и людях, вызванной наступлением». Таким образом, Дорш объяснял умерщвление людей в лагере для пленных объективными условиями войны. Правда, он указывал на возможность облегчить обстановку в лагере использованием части его обитателей на тяжелых работах. Обращаясь к Розенбергу, Дорш подчеркивал, что он соблюдал принципы расовой теории: «Из числа гражданских заключенных организация Тодта в качестве опыта отобрала полноценных в смысле расы квалифицированных рабочих и успешно использовала их».
В то же время Дорш подчеркивал: «В недалеком будущем не может быть и речи о роспуске или сокращения лагеря». Однако страх перед эпидемиями, источниками которых могли стать лагеря, заставлял его требовать введения «строгого карантина в массовом лагере Минска, который, вероятно, не один в таком состоянии».
Многочисленные факты свидетельствовали о том, что в положении советских военнопленных ничего не изменилось после того, как Розенберг ознакомился с отчетом Дорша. Среди советских военнопленных, попавших в окружение под Уманью в августе 1941 г., оказался советский поэт Евгений Долматовский, который вспоминал: «В историю фашистского палачества, в черную книгу мук и страданий нашего народа вписан концлагерь на украинской земле – Уманская яма… Леденящее душу название его – Уманская яма – неизвестно как родилось, но распространилось мгновенно… Фабрика смерти начала работать в первых числах августа 1941 года. Пленники под открытым небом на голой земле…». Долматовский привел показания на Нюрнбергском процессе командира роты охранного батальона этого лагеря, в которых он признавал: «Кухни при круглосуточной работе могли приготовить пищи примерно на 2 тысячи человек… А в лагере было более 70 тысяч… Обычное питание военнопленных было совершенно недостаточное. Дневная норма составляла один хлеб на 6 человек, который, однако, нельзя было назвать хлебом… Ежедневно в лагере умирало 60–70 человек».
В ноте В. М. Молотова от 25 ноября 1941 г. говорилось: «В немецких лагерях для советских военнопленных больные и раненые красноармейцы не получают никакой медицинской помощи и обречены на вымирание от тифа, дизентерии, воспаления легких и других болезней. В германских военных лагерях царит полный произвол, доходящий до крайнего зверства. Так, в Прохоровском лагере пленных красноармейцев круглые сутки держат под открытым небом, несмотря на холодную погоду. Рано утром их поднимают ударами палок и дубинок и выгоняют на работы, не считаясь с состоянием здоровья. Во время работы охрана, состоящая из финских и немецких солдат, непрерывно подгоняет пленных плетьми, а заболевших и ослабевших красноармейцев забивает палками до смерти».
В ноте сообщалось: «Пленных красноармейцев морят голодом, по неделям оставляя без пищи или выдавая ничтожные порции гнилого хлеба или гнилой картошки… Стремясь к массовому истреблению советских военнопленных, германские власти и германское правительство установили в лагерях для советских военнопленных зверский режим. Германским верховным командованием и министерством продовольствия и земледелия издано постановление, которым для советских военнопленных установлено питание худшее, чем для военнопленных других стран как в отношении качества, так и количества подлежащих выдаче продуктов. Установленные этим постановлением нормы питания – например, 600 граммов хлеба и 400 граммов мяса на человека в месяц, – обрекают советских военнопленных на мучительную голодную смерть». Следствием этого стала гибель множества советских военнопленных. В 1942 году генерал-лейтенант Китцингер докладывал Гитлеру, что только на Украине умирает 4300 пленных в день.
Подобное обращение с советскими военнопленными логично вытекало из трудов Розенберга, убеждавшего своих читателей, что народы СССР – это недочеловеки, что это – люди-муравьи, люди-бобры, которых нельзя ставить в человеческие условия.
«Пророчество», высказанное 2 апреля 1941 г. глашатаем «мифа XX века» о «чрезвычайно быстрой оккупации важной и обширной территории СССР», не сбылось. Не реализовалось и убеждение Розенберга о том, что достаточно перестрелять «комиссаров» в соответствии с приказом Гитлера от 6 июня 1941 года, как «больная, сломленная русская душа» покорно подчинится власти оккупантов. «Теоретик рейха» мог обнаружить, насколько его книжные представления о «старческом» «астеническом истощении» русского народа не отвечали сообщениям об упорном сопротивлении захватчикам.
Даже планы тотального разграбления СССР приходилось пересматривать из-за упорного сопротивления тех, кого он до сих пор считал «сломленными» людьми. Так, на совещании у Геринга в августе 1942 г. рейхскомиссар Прибалтики и Белоруссии Лозе заявил, что он мог бы поставлять больше продуктов Германии, «но для этого должны быть созданы предпосылки. Действительно, урожай у меня хорош. С другой стороны, на большей части территории Белоруссии, где хорошо проведены посевные работы, вряд ли может быть убран урожай, если теперь, наконец, не будет покончено с бандитскими и партизанскими бесчинствами. Я четыре месяца кричу о помощи…»
Его перебил Геринг, заявив: «Ваша область такая крепкая. Неужели вы не сможете обеспечить известную защиту от партизан?». В ответ Лозе воскликнул: «Как это можно сделать?! Это полностью исключено!» После этого он рассказал о размахе партизанского движения в управляемом им крае.