– Но ты сможешь убедиться, что я говорю правду, когда исследуешь мою глубинную память. Вирусы не содержат ничего такого, что могло бы лишить тебя индивидуальности. Когда ты убедишься в этом, мы сможем продолжить исследование этой темы, если, конечно, я после этого останусь жив.
– В дальнейшем исследовании темы я не нуждаюсь. У меня достаточно данных. Предстоящий зондаж совершенно безопасен для твоего здоровья. Я позаботился об этом, потому что ты пока нужен мне. Установка уже готова. Предлагаю тебе самостоятельно сесть в это кресло. Я ослаблю действие силовых полей. Иначе я прибегну к физическому принуждению.
Странник понимал, что о сопротивлении не может быть и речи: в распоряжении противника была вся мощь межгалактического звездолета. Единственная проблема, которая его в этот момент волновала, заключалась в том, что он никак не мог решить для себя, не настал ли уже тот последний момент, когда никаких шансов не осталось. Или, иначе говоря, не пришло ли время покончить с собой.
– Я не могу помешать тебе сделать это. Однако нужную информацию я все равно получу. Даже в случае биологической смерти твой мозг некоторое время будет пригоден для исследования. Так ты сядешь самостоятельно?
– Сяду. – Странник понимал, что уверенности в этом у Машинного Разума нет, иначе он просто бы препарировал его. Он решил подчиниться. Он надеялся на методику Квинтия и верил, что Машинный Разум не сможет узнать то, что он надежно скрыл. Он сдвинулся с места и сел в кресло. Мгновенно к его телу были присоединены бесчисленные датчики, и аппаратура заработала. Ощущение было таким, будто за те несколько секунд, что длилось сканирование, перед глазами в ускоренном темпе промчалась вся его жизнь, за исключением тех эпизодов, которые он надежно укрыл. Будто мощный прожектор осветил кладовые его памяти, промчавшись лучом по стеллажам, которыми не пользовались с той самой минуты, как информация была уложена на них.
– Ты каким-то способом укрыл часть наиболее важной информации. Предлагаю добровольно открыть эти участки памяти для зондажа.
– А если я откажусь?
– Я найду способ заставить тебя сделать это.
– Что ты можешь сделать со мной? Смерти я не боюсь. Я могу вызвать ее в любой момент. По этой же причине не боюсь и пыток, если ты имеешь в виду это. Ты не в состоянии заставить меня выдать эту информацию.
– Ты недооцениваешь мои возможности. Ты не боишься пыток и смерти. Но в моих силах сделать так, что ты станешь бояться жизни. Я овладел тайнами времени. Я ускорю течение времени для тебя в сотни раз. Ты будешь проживать в своем восприятии многие месяцы, пока на Сфере будут проходить сутки. Одиночное пожизненное заключение – вот что ждет тебя. Ты не захочешь уходить из жизни добровольно, пока есть хоть малейший шанс. А такой шанс я тебе оставлю. Твои друзья уже близко. Скоро они будут на Сфере, и у тебя есть шанс дождаться их. Жди. Но ожидание твое будет бесконечным – я позабочусь об этом. Если потребуется, я еще увеличу коэффициент соотношения темпоральных скоростей. Одиночное пожизненное заключение, где жизнь равна бесконечности. Ваш ограниченный человеческий мозг не в состоянии выдержать такую пытку временем. Ты добровольно отдашь мне информацию, которую я хочу узнать. Или добровольно уйдешь из жизни. Может быть, за секунду до встречи с друзьями.
– Тебе бы, приятель, иезуитом работать. Вы бы нашли общий язык.
– Я прекращаю поддерживать с тобой связь. Изоляция должна быть полной. Вызывай, когда захочешь пообщаться. На любую из интересующих меня тем. А пока прощай.
И годы полного одиночества начали свой отсчет для Странника.
В качестве жизненного пространства ему был выделен участок рубки размером три на три метра. Высота этой импровизированной камеры тоже составляла три метра. За пределами этого куба мерцала голубоватая пелена. Капсула времени. Внутри был минимум необходимого для существования: стол, стул, маленький диван, кровать и санвыгородка в углу. Все. Пища и питье поступали в строго определенное время, и, хотя не отличались разнообразием, были вполне удобоваримыми. Странник привык к одиночеству, никогда не тяготился им и не понимал людей, для которых одиночество было пыткой. Он был вполне самодостаточен, чтобы всегда найти, чем занять себя. Одиночество – удел капитана. Так было на Земле, так было и на службе Содружества. Но одиночество одиночеству рознь. То, на что обрек его Машинный Разум, было не просто одиночеством. Это было Полное Одиночество. В океанских рейсах вокруг него всегда были люди, его экипаж. В любую минуту он мог подняться на мостик, поговорить со штурманами, принять участие в погоне за очередным косяком, наконец. Промысловый лов занятие само по себе очень увлекательное. Всем известна радость рыболова, выудившего щуку весом в несколько килограммов. Но мало кто знает, какое поистине блаженное состояние испытывает штурман-промысловик, когда после четырехчасовой вахты он покидает мостик под треск гиневых лебедок, [14] вытягивающих на слип [15] куток [16] с полусотней тонн еще живой рыбы, попавшей в трал благодаря его умению и таланту.
Во время космических рейсов на службе у Содружества рядом с ним всегда был, по крайней мере, Сан Саныч.
Арестант-смертник, ожидающий своей участи в одиночной камере, тоже не бывает вполне одинок. Он может видеть своих тюремщиков, его посещает священник и врач, а также множество других лиц, в обязанности которых входит оформление узаконенного убийства. Странник где-то читал, что многие узники коротали время, приручая пташек, мышей или еще какую-то живность, обитавшую в камере или поблизости.
Здесь, на «Непобедимом», не было никого, с кем можно было бы пообщаться. Или хотя бы перекинуться взглядом. Здесь не было ничего живого. Ничего и никого, кроме Машинного Разума.
И еще ИПИ. Информация о нем тоже была надежно укрыта в его памяти. Машинный Разум не смог обнаружить ИПИ во время проведения зондажа. По своей сути ИПИ был компьютером большой мощности, адаптированным к человеческому организму и напрямую соединенным с его нервной системой. Благодаря этому компьютеру носитель ИПИ мог говорить на любом из существующих языков, мгновенно производить вычисления любой сложности, запоминать практически неограниченный объем информации, одновременно работать над решением сразу нескольких задач, вести ускоренный обмен информацией с теми, кто имел аналогичные устройства, а также обладал рядом других возможностей.
Помимо прочего, ИПИ имел огромный объем памяти: пятьсот терабайт. Этого было достаточно, чтобы хранить все, что имелось во всех библиотеках Содружества, вместе взятых. Плюс к этому также бесчисленное количество фильмов, театральных постановок и всего остального, что составляло культурный потенциал цивилизации.