– Я, может, не в тему скажу, но разве мы так улики не уничтожим?
– Что? – хохотнул Радуга. – Ты юрист?
Паренек пожал плечами. Покраснел и отвернулся.
– Ну да. Специализируюсь на тяжбах по нарушениям авторских прав в сфере развлечений.
За пределами рок-фестиваля искусств, трех недель магии посреди пустыни, его участники были совершенно другими людьми. Упоротые девицы, что бегают по лагерю топлес, вернутся домой – к работе нейробиологами или разработчиками программного обеспечения. Тусеры, что ходят по городку, разинув рот, в обычной жизни – окружные прокуроры. Никто из них не торопится терять место в жизни. Яркая Радуга подождал, будут ли еще возражения – таковых не последовало.
– Заройте его, да поглубже. Далеко, за пределами лагеря. Над холмиком насыпьте камней, чтобы падальщики не устроили его костям воскрешения.
Глядя, как помощники заворачивают тело в яркую цветную скатерть, Радуга сказал им:
– Все вернется на круги своя, как только мы призовем к ответу убийцу.
Успокаивал он, правда, скорее себя, нежели ребят.
В лагере Ниндзя у Радуги имелся связной. Вожаком у них был крутой чел по прозвищу Снайдли Виплэш. Еще в плейстоценовую эру они с Радугой чистили нужники. Виплэш ни за что не признался бы, что он такой старый: брил седую грудь и постоянно брехал, ему, мол, скоро аттестат о среднем образовании получать. Радуга разыскал его в павильоне Медиа, где Виплэш давал интервью для какого-то музканала. В этом сезоне операторы со всего мира умудрились пробраться на фест, чтобы отснять материал – местные бардак и сумасбродство. Их число превысило количество барабанных ансамблей, и когда вертолеты снизились, чтобы заснять соревнования по лимбо топлес, стрекочущие лопасти подняли облако удушливой пыли.
Происходящее на фесте должно было послужить коллективной гештальт-терапией для всего мира, и никто не винил этот самый мир за желание хоть одним глазком взглянуть на фест. Скакали чудовища. Сны медленно обретали формы. Полноразмерная копия нью-йоркской финансовой биржи, дополненная широкими ступенями и колоннами с каннелюрами, восставала из продуваемого ветром пустынного пласта. Рядом возводили примерно того же размера статую председателя Мао, рейнский замок, океанский лайнер, увязший в прогретой солнцем селитре, исполинский член, Троянского коня. И все – из бальзы и пробки. Все – собрано за ночь из реек, папье-маше, проволочной сетки, ткани, скреп и краски. Все облеплено роем крохотных обнаженных фигур. Как на картине Дали. По тропинкам между монументами прогуливались люди в высоких головных уборах из павлиньих перьев и в резных африканских масках. Рядом с жеманными гейшами шагали римские центурионы. Католические священники и американские почтальоны в форме. Поток людей в костюмах и совсем нагих не иссякал. Люди вели в поводке других людей, добровольно отдавшихся в рабство. Люди играли на ослепительно сверкающих медью трубах.
Яркая Радуга шел между них, принимая приветствия. Для молодых он был доказательством, что с возрастом веселье не прекращается, для старых – связующим звеном между ними и юностью.
Это был инкубатор, аэродинамическая труба, чашка Петри, и Радуга с гордостью исполнял свою роль. Они стояли на передовом рубеже, и здесь творилось то, что скоро выйдет в мир. Мода. Политика. Музыка и культура. Следующая мировая религия обретет форму здесь. Многие эксперименты потерпят крах, но кое-что приживется и даст плоды.
Какой-то там «Окьюпай» [35] выдержал всего один сезон. Наверное, потому, что в основу Пустынного рок-феста искусств положено не нытье, а созидание. Производство, а не протест.
Внешний мир – клоака, отстойник коррупции и раздора. Он неизлечимо болен, и спасти его может лишь толпа занятых игрой художников и вольнодумцев.
Их особенный хрупкий мир не умрет. Радуга не позволит.
Сперва он наведался к себе в палатку и порылся в пупке. Снайдли Виплэш жутко падок до мескалина. Есть мескалин – и хоть веревки из него вей.
Британка брала интервью у ребят в павильоне Медиа. Рыжая, с поразительными ореховыми глазами и бритой киской, она сидела по-турецки в тени пляжного зонта в сине-белую полоску, вместе со Снайдли. На Виплэше была набедренная повязка из плетеной пеньки. Умно с его стороны: для европейки обрезанный хер – как врожденное уродство. Наконец Виплэш и девчонка поцеловали друг друга в щечки, и старый ниндзя ушел. Тут же Радуга поравнялся с ним. Мельком показал фото убитого паренька на экране мобильника. Спросил:
– Вы, ниндзя, звездочек не теряли?
Виплэш глянул на фото и мотнул головой. Врет.
– Думаешь, – невинным голосом продолжал Радуга, – мне следует отправиться к шерифу?
Виплэш ответил не сразу. Он знал, что на кону – все. Если убийца – ниндзя, племя не станет укрывать его. Или ее. Вооруженные кривыми мечами, скимитарами и шипованными дубинками, ниндзя пожертвуют соплеменником, чтобы не накрылся медным тазом весь праздник.
Виплэш еще раз посмотрел на снимок. Уже пристальней.
– Знакомое оружие, – проворчал он. – Перешли мне картинку.
Вынув из-за уха косяк и достав из недр набедренной повязки зажигалку, он закурил. Потянуло калифорнийской травкой и хорошим табаком. Виплэш глубоко затянулся и, выдохнув, произнес:
– Если преступник – один из нас, мы сведем с ним счеты сами.
Он угостил косяком Радугу, а после они расстались у палатки Фёрби. Это племя сутуло крутилось поблизости в костюмах зверей и плюшевых масках. Как можно ходить на такой жаре в масках и в искусственном мехе?!
Зазвонил телефон.
– Лудлоу, да, я скучная, знаю. – Ну вот, снова жена. Она не всегда была такой. Познакомились они с Радугой на фесте, и тогда она ходила по раскаленным углям, глотала колеса и разрисовывала тело. Тогда она была прекрасна. Бесстрашна. А теперь бреет подмышки. – Лудди, – сказала она, – у тебя двое детей. Нельзя же весь отпуск проводить вдали от нас.
Радуга снова позволил ей договорить, но отвечать не стал, не хотел оправдываться. И снова его поразила чистота сигнала. Он вроде даже слышал, как супруга скрипит зубами.
– Что-то внутри подсказывает, что пора уходить, – искушающе сказала она. – Мне уйти от тебя? Забрать детей, сменить замки и съехать? – Голос ее звучал напряженно, будто ей свело челюсть. – Ты этого хочешь?
Радуга позволил ей выпустить пар. Кольцо-хамелеон на пальце темнело, приобретая оттенок обсидиана.
– Лудлоу, ты меня слышишь?
Он слушал.
– Ну хорошо, – сказала жена и нажала «отбой».
Радуга вернулся в павильон. Рыжая в перерыве между интервью пила диетическую колу. Вот она обратила на него взгляд ореховых глаз, и Радуга прочел в них призыв. Порадовался, что надел чистую набедренную повязку. Он боялся, как бы передачу не увидели жена и дети, но молился, чтобы ее посмотрели коллеги. Оператор усадил его под зонтиком, а рыжая глянула на себя в зеркало. После недолгой возни Радуге наконец прицепили маленький микрофон к бороде.