Тем не менее Феликс жестом пригласил детину за свой столик и сделал бармену знак обслужить их. Стоило незнакомцу подсесть, как Феликс отметил, что вид у него вполне приличный – слегка потрепанный, свойственный ушедшему в загул джентльмену. При виде сальных, по плечи волос вспоминались ветхозаветные пророки. Феликс внутренне приготовился к жестокому разочарованию: он-то привык считать себя знатоком гротескного, а незнакомец, похоже, намеренно преувеличивал. Скорее всего, припас для Феликса нечто сродни фиджийской русалке Барнума: чучело, составленное из торса одного бедолаги, пришитое к ногам другого, с когтями эму вместо пальцев и лисьими ушами, приделанными к голове давно почившего шимпанзе.
Однако Феликс М*** прекрасно сознавал: его гений работает не с тем, что ему показывают, а с тем как. Если ужас выглядел обыденно и надуманно, то на страницах его записок он оживал. Так и быть, Феликс угостит пройдоху элем, а после прогуляется с ним и взглянет на так называемое чудовище. Хотя ничто уже, наверное, не сравнится с образом, нарисовавшимся в голове Феликса: отверженное дитя слабоумной шлюхи и ее уродливого обидчика, плод насилия, бесформенный шар плоти, черты которого вряд ли назовешь человеческими. Феликс успел сделать несколько беглых заметок, и в них страшилище влачило свое бескостное тело по грязному полу в подвале. Оно выживало как могло, подобно бродячей дворняге, питающейся фекалиями других животных. Глотало то, что изливалось из мужчин в процессе рукоблудия, как простоквашу или яичный белок. Для поддержания сил обсасывало оно тряпки, пропитанные старой нечистотой от женских дней, но если уж случалось прорваться сточной яме, тогда для монстра Феликса начинался пир.
О, шествуя из таверны следом за незнакомцем, Феликс мысленно поклялся самому себе, что из этого чудовищного ребенка выжмет все. В энциклопедии он станет главным пунктом. Из его спасения Феликс устроит громкое дело. Сердце всякого, кто ознакомится с отчетом, дрогнет. Вот это будет подвиг! У Феликса кружилась голова. Он такое сочувствие вызовет в обществе… Раздует кампанию по спасению чада, однако монстра не найдут. По крайней мере, такого, что составит конкуренцию рожденному в воображении Феликса.
Незнакомец вел его вдоль улиц и проулков, затопленных нечистотами, и наконец сказал:
– В сторону, добрый сир.
За месяцы, что Феликс бродил окольными путями, он успел хорошо их изучить. Сделался специалистом по туннелям и лабиринтам, образующим город под городом.
Шел сильный снег. Белые вихри делали редкие уличные фонари похожими на высоких, укрытых в длинные фаты невест. Тьма стояла саркофагичная, и хитропасно сыпались с неба тяжелые хлопья. Густая склепозная тишина окутала двух пешеходов.
Феликс М*** с теплотой вспомнил женушку: та спит в кровати, и тело ее будто отлито из молока.
Когда они проходили мимо очередного газового фонаря, тени то отступали, то бросались вперед. Лампы вехами, мерцающими солнцами отмечали рассвет и закат миниатюрных дней. Если так считать, то прогулка отняла несколько недель, пока наконец путники не забрели в тупик. Дорогу преграждала стена, обезображенная граффити. Вандалы расстарались, покрыв ее надписями: их мысли, мнения и подписи, слой на слое – одно сменялось следующим, да с такой плотностью, что не видно было уже, из чего, собственно, стена сложена, из кирпича ли, из дерева, из камня ли и покрыта ли штукатуркой. Так щедро лежала краска, так лихорадочно один вандал спешил стереть творение другого, что говорить о первоначальном назначении стены не приходилось. Зачем она тут? Неведомо.
Прочесть надписи возможным не представлялось – все из-за той же плотности, с какой они лежали. Может, то были предупреждения?.. Слова терялись под красными и черными каракулями и подтеками крови и смолы.
Перед препятствием незнакомец не остановился. Лишь коснулся чего-то скрытого среди проклятий, под купюрами прочих ругательств. Раздался щелчок, а после – звук отодвигаемого засова. В стене слитных слов образовалась трещина и ширилась по мере того, как незнакомец распахивал дверь. Да, с удивлением отметил Феликс, они пришли к двери, которую никто бы не заметил, сокрытую под многослойной бранью.
Преградив собой дальнейший путь, незнакомец произнес:
– Прошу внимания. Первейшим правилом встречи с чудовищем будет условие – о встрече с ним не глаголить.
Он так и изъяснялся на языке устаревшем, как говорили до него столетие назад.
– Второе условие встречи с чудовищем – никогда и никому не глаголить о встрече.
Только лишь когда Феликс безоговорочно согласился на оба условия, незнакомец отошел в сторону и сделал широкий приглашающий жест рукой. Феликс ступил во тьму за таинственной дверью. Дальше во тьму, еще более непроглядную, уходила узкая лестница.
Вместе двое мужчин сошли в кромешный мрак по каменным ступеням. Они следовали извилистыми и ветвящимися ходами, что неуклонно тянулись под гору; пахло сыростью, сочащейся из залегающих сверху кладбищ. Медленно путники продвигались подземными коридорами, темными, как катакомбы. Под выгребными ямами они словно бы вошли в облако ядовитого газа. Феликс испугался за свои легкие. Приучился дышать сквозь рукав пальто.
В каждом возрасте мы чего-то боимся. В детстве Феликс не мог уснуть, страшась того, что сгорит дом. В юности опасался задир, позднее – зачисления в армию. Или же не освоить никакой профессии. Не найти себе пару. После школы боялся работать. Когда родился сын, он стал бояться всего. Втайне мечтал встретиться лицом к лицу с таким жутким страхом, что у него выработается иммунитет.
Туннели были невообразимо древними. Если судить по отметинам от примитивных инструментов, эти стены состарились, еще когда вавилонские жрецы заложили краеугольный камень для великого Хеопса Летского. Укрытые под землей, туннели предшествовали печальной судьбе Храма Луны в Лармосе, поглощенного джунглями.
При каждом шаге под ногами всклоппывала грязь.
Феликс заметил одну особенность: волосы незнакомца слабо светились. Точно так же, как светилась слабым оранжевым огнем голая кожа его рук и лица – бледным отблеском того самого пламенного лихорадочного сияния глаз. Вот и еще деталь, которая украсит страницы будущей книги.
Опасаясь, как бы не заблудиться, Феликс стал тайком вырывать из тетради листы и, скомкав их, бросать на землю, дабы оставить след, по которому можно будет вернуться. Сперва он пустил в ход ненужные пока что чистые страницы, однако же, когда они закончились, в употребление пошли клочки с одним-двумя словами. Нестрашно потерять словечко, думал Феликс, летописи это не повредит. Между приступами кашля он спросил:
– Далеко еще?
– До моего чудовища? Далече ли? – эхом отозвался проводник, по-прежнему опережая Феликса на несколько шагов.
– Долго ли нам идти? – снова спросил Феликс, готовый развернуться и начать обратный путь. К тому времени в голове созрел такой образ чудовища, что ни один реальный монстр с ним не сравнился бы.
Незнакомец словно прочел мысли Феликса.