В это время появился официант, он принес белый напиток в высоких стеклянных стаканах.
— Айран, — сказал Эрдемир, — не только возбуждает аппетит, но и готовит желудки к перевариванию мяса, особенно приправленного острыми соусами.
Расим отхлебнул из стакана. Айран оказался чем-то вроде крепкого кефира.
— Мы не заказали ничего спиртного, — сказал Эрдемир, — ни в Каморкане, ни в Турции это не принято, но если гость выразит желание, мы тут же исправим свою ошибку.
— Нет, — сказал на это Расим, — я придерживаюсь правил страны пребывания. Вот когда вы попадете в Белоруссию…
Эрдемир и Фарук засмеялись.
В это время официант подал лепешки и зелень, затем принес ассорти из копченого мяса и рыбы.
— На горячее будет сложный кебаб, — сказал Фарук, увидев, что Расим осторожничает с едой. — У вас в Белоруссии, да и в России тоже, его называют люля-кебаб.
— В меня вряд ли влезет столько, — ответил Расим.
— Влезет, — сказал Фарук. — А если не влезет, то чаем утопчем.
Так за мелкими и ничего не значащими репликами прошел час.
Уже все загородки в ресторане были заняты, причем большинство посетителей, судя по физиономиям, было европейцами. И только в загородке напротив расположилась турецкая семья. Отец — ярко выраженный брюнет, его жена — женщина неопределенного возраста в хиджабе и маленький мальчишка лет шести-семи.
— Это курды, — пояснил Фарук, увидев интерес Расима к этой троице.
— Вы продолжаете изучать Ахундова? — вдруг спросил Расима Эрдемир.
— Нет, та конференция, на которой я познакомился с Фаруком, была последней. В аспирантуру я не поступил, а потом и от языкознания отошел.
— И чем вы сейчас занимаетесь? Бизнесом?
— Вряд ли это можно назвать бизнесом. Я работал в туристической фирме.
— Почему работал, вы оттуда уволились?
— Нет, но после того, как я задержусь в Турции, хозяин может меня уволить.
— Будем надеяться на лучшее, — сказал Эрдемир.
— Будем, — согласился Расим.
— Меня все же интересует, почему вы выбрали предметом своего исследования Ахундова?
— Наверное, потому, что поэты-материалисты в Советском союзе были более известны, чем все другие поэты.
— Да, да, — вмешался в разговор Фарук. — В СССР, например, был очень популярен Омар Хайям. Его даже считали первым персидским поэтом. Хотя в иерархии поэтов Персии у него далеко не первое место.
— Он тоже был материалистом? — спросил Эрдемир.
— Нет, — ответил Фарук, — он часто использовал образ и символ вина, и в СССР полагали, что он пьяница, а значит, свой человек, родственная душа.
— Родная душа, — автоматически поправил Фарука Расим.
Эрдемир посмотрел на Фарука так, как смотрит кот на прохожего, помешавшему ему ловить птичку.
— Вам рекомендовали его? — снова спросил он Расима.
— Нет, но объяснить это, скорее всего, можно тем, что Ахундов стоял ближе всех на полочке у научного руководителя. А студенты, как губки, вначале впитывают то, что им дают профессора.
— А потом?
— Потом, все зависит от студента и обстоятельств. Если бы я остался в аспирантуре, то, наверное, продолжил исследовать и Ахундова, и восточную литературу. Но судьба, да и все что произошло в СССР, привели меня на ниву туризма, — произнес Расим, удивляясь тому, что под влиянием общего стиля разговора сам перешел на газетные обороты.
Официант принес кебаб. Какое-то время все были заняты его поглощением.
— И вас устраивает ваше сегодняшнее положение? — спросил Эрдемир, справившись с содержимым своей тарелки.
— В каком смысле?
— В смысле того, что ты не стал профессором, уважаемым человеком, а вынужден работать в турфирме.
«Ага, ему надоел этикет, и он перешел на “ты”», — подумал Расим, а вслух произнес:
— Знаете, в начале девяностых у нас кардинально сменились социальные ориентиры. И профессор в отличие от Каморканы, а может и Турции, у нас не столь уважаемый человек. В Минске часто рассказывают анекдот о том, как один старичок попал в вытрезвитель…
Эрдемир бросил удивленный взгляд на Фарука, тот быстро нашелся и пояснил: в полицию нравов.
— Так вот, — продолжил Расим, — ведут старичка в это заведение, а он кричит: «Козлы, вы знаете, кто я такой? Я мясник с центрального рынка!» Утром приходит его жена. И ей говорят: «Забирай своего мясника». А она отвечает: «Да не мясник он, не мясник. Он — профессор из университета. Но как выпьет, так у него мания величия проявляется».
Обычного в таких случаях взрыва смеха, который был бы в Минске, Расим не услышал и еще раз убедился в том, что выросшие в разных культурах люди воспринимают только то, что могут понять. А точнее то, что может огорчить их или порадовать. Рассказанное Расимом не относилось ни к первому, ни ко второму.
Эрдемир, сознавая, что не понял смысла анекдота, закашлялся, а потом произнес:
— Значит, своим положением ты доволен?
— Я никогда не жалуюсь на жизнь, — сказал Расим, его стали раздражать попытки собеседников пожалеть его.
— Ну что ж, правильно, — сказал Эрдемир, — не нам вмешиваться в судьбу, на все воля Аллаха.
Таксист отвез его в отель «Halekulani». Виктор Сергеевич знал, что на Западе не принято приезжать в отель, не заказав предварительно номер. Но у него не было другого выхода. Ему нужно было поселиться именно в «Halekulani».
Уже на подлете к аэропорту он видел с борта самолета изумительной красоты океан, белые песчаные пляжи, ряды широколистых пальм вдоль автострад. Металлический голос стюардессы прочитал на трех языках информацию о территории, куда вот-вот должен был приземлиться самолет. Из нее Виктор Сергеевич понял, что всех прибывших тут ожидает рай земной, комфорт и высочайший уровень обслуживания, а также — мемориальный комплекс Перл-Харбор, аквариум Ваикики и царский дворец девятнадцатого века.
Отели «Halekulani» славятся и дорожат своими королевскими номерами: в них две спальни, гостиная, столовая, две ванные комнаты, веранда. Именно они заказаны и расписаны иногда на много месяцев вперед. Что касается небольших номеров из маленького холла, спальни и ванны, то спрос на них невысок. Виктор Сергеевич снял таковой, расположился в нем и вышел на лоджию.
Удивительно, но в отличие от Италии здесь было не так жарко. Создавалось впечатление, что эту ласковую прохладу несет Тихий океан, накатывающий свои волны на белый песок пляжа главного острова гавайского архипелага Оаху.
Было время обеда или по-американски — второго ланча.
Виктор Сергеевич переоделся и спустился вниз в ресторан.