Заставив себя подняться, Вадим достал из холодильника бутылку воды, налил в чайник, щелкнул тумблером и, дожидаясь, пока закипит, подошел к окну. Открывшийся вид на город полностью совпадал с его настроением. Капли на стекле, серое небо, вязкая, низкая облачность, размывшая улицы и проспекты, поглотившая верхушки небоскребов.
Щелкнул тумблер. Залив кипятком два пакетика черного чая, Вадим поднял с пола джинсы, джемпер, разгладил их руками и аккуратно повесил на спинку кресла. Прихватил гигиенические принадлежности и поплелся в душ.
«Работа у нее вредная, – стоя под тугими струями, вспоминал он слова матери. – Еще какая! Особенно для окружающих… А ведь знала, не могла не знать, кто я такой! – вдруг осенило его. – Пускай даже поначалу не догадывалась, но после знакомства с мамой, после ее рассказов об отце не могла не понять, с какой семьей имеет дело! Зачем же тогда продолжала делать вид, что ничего не помнит?! И ведь, самое главное, это ее нисколько не тяготило, уж я бы заметил! Неужели думала, что никто не свяжет ту историю с сегодняшним днем? Вот оно, женское коварство!.. Почему я снова встретил не ту женщину? И почему именно она запала мне в душу? Потому что так долго ее искал? Но ведь, если честно, я давно отказался от этой идеи. Старался даже не вспоминать. А желание взяло и материализовалось! Но ведь так не бывает! Это, в конце концов, жестоко! – он крепко сжал кулаки. – Не хочу ее видеть, слышать, знать!.. Однажды я уже через это прошел. Надо взять себя в руки. Переключиться. Рвануть после похорон одному в горы, выбить из себя всю дурь одним махом… Как она могла?» – отбросив голову, Вадим подставил лицо струям.
Нестерпимая боль терзала душу, горло сдавливал ком обиды. Крепко, до рези, сомкнув веки, в последний момент он все же переборол себя и не дал волю готовым вот-вот появиться слезам.
«Я в принципе не против слез. С точки зрения медицины, они даже полезны, – снова вспомнились ему слова Флемакса. – Сентиментальность, если в меру, тоже не порок. Но раскисать в минуту, когда надо собраться и держать свои эмоции в узде, – это не по-мужски. Это называется малодушие. Нужно учиться принимать удары судьбы. Только так можно победить».
…Если бы не Саня с Андреем, его, скорее всего, давно уже не было бы на белом свете. И он хорошо помнил день, едва не ставший последним в его жизни.
Утром за ним заехали Заяц с Клюевым и отвезли на встречу со следователем, который объявил, что обвинения с него сняты.
Затем Вадим забрал из больницы мать, привез ее домой, попросил друзей подкинуть его к кладбищу и оставить одного.
Холодное ноябрьское солнце и ледяной ветер моментально высушивали скупые мужские слезы. Он долго разговаривал с отцом. Вслух просил прощения, каялся, что не слушал советов, дал обещание отомстить недругам, разыскать автора статьи и наполнить его жизнь такими же мучениями, через которые пришлось пройти Ладышевым. Вроде даже полегчало.
Но было еще одно дело, которое не давало покоя. Лера. Встреча с ней стала навязчивой идеей. Несмотря ни на что… он готов был ее простить.
«Испугалась. Женщина, на руках маленький ребенок», – оправдывал ее в душе Вадим, сидя вечерами над бутылкой.
После выхода из СИЗО он неожиданно для всех запил. Мать тогда впервые попала в больницу с высоким давлением, в квартире на Пулихова оставался тосковавший по умершему хозяину Гранд, и Вадим вынужден был туда переселиться. Пес почти все время лежал на коврике у входа в профессорский кабинет, а он, не включая света, сидел на кухне или впадал в пьяное забытье на кровати.
Так больно, как тогда, ему еще не было. Душа – одна сплошная рана. Беспрерывная боль не притуплялась, ни на миг не отпускала. Он падал в бездну и не пытался сопротивляться. Состояние усиливало похмельное ощущение мерзости и испачканности, что для него, с детства привыкшего к чистоте и порядку, было просто невыносимым. Тогда он брал Гранда, шел с ним гулять… и по пути покупал очередную бутылку водки.
Он потерял все – отца, профессию, веру в людей. Не видел Леру почти три месяца….
«Я не могу без нее», – зудело в затуманенном алкоголем сознании.
Он настойчиво пытался ее разыскать. Узнал, в какое лечебное учреждение она перевелась после отпуска, новый адрес, по которому прописана. Но на работе отвечали, что такой у них нет, а в новостройке, где она наконец получила квартиру, еще почти никто не жил. Телефон ее родителей молчал.
…На выходе с кладбища его поджидали друзья. И тогда он попросил подвезти его к дому-новостройке. Тяжело вздохнув и переглянувшись с Клюевым, Андрей открыл бардачок и протянул ему письмо. Вернее, записку на небольшом листочке школьной тетради в клеточку.
Вадим сразу узнал почерк Леры. Три коротких предложения: «Я тебя не люблю. Забудь. Прости».
Тупо сверля взглядом текст, он поначалу с трудом воспринимал рассказ Зайца. Накануне, оказывается, Андрею удалось ее разыскать и даже встретиться. И она сообщила, что еще два месяца назад вышла замуж за отца своей дочери, что беременна вторым ребенком, а Вадим был для нее лишь «полетом фантазии». Все эти годы она продолжала любить одного человека. Теперь она счастлива, чего и ему желает. Просит ее не беспокоить, не преследовать. Очень надеется, что он поступит по-мужски и не создаст ей никаких проблем.
Понимая, что Ладышев не поверит его словам, Андрей попросил черкануть записку, что она и сделала. Не задумываясь, без лишних слов и эмоций.
Дослушав до конца, Вадим смял записку, крепко сжал ее в кулаке и уставился в стекло. Только тут до него стало доходить, почему она никогда не приглашала его к себе. Там бывал другой человек. Только тут поверил слухам, которые витали вокруг Валерии. Как поговаривали, дочь она родила не от случайного человека, а от председателя исполкома городка, куда попала по распределению. Чиновник довольно быстро пошел на повышение: сначала в область, а затем и в столицу, в какое-то министерство. Скорее всего, именно он и похлопотал о переводе Гаркалиной в Минск.
Но тогда ослепленный любовью Вадим никого и ничего не желал слушать: сплетни! Коллеги просто завидуют ее красоте, ребенка она родила от большой, но несчастной любви! И за это достойна не порицания, а уважения!
А здесь получается… Вадимом она просто пользовалась. Выходит, и здесь отец был прав…
Тут же выяснилось, почему друзья не торопятся на работу: взяли отгулы. Предложили поехать на дачу в Крыжовку – помянуть Сергея Николаевича, выпить за благополучный исход дела. Ладышеву было все равно, куда ехать…
Уже при свете луны они подкатили к железнодорожному переезду и пристроились в хвост машин, дожидавшихся, пока погаснет красный свет светофора. Под луной блеснули рельсы. Повинуясь какому-то безудержному внутреннему порыву, Вадим открыл дверцу, скрылся за густым кустарником, поднялся на насыпь и… лег на рельсы. Зачем жить, когда в жизни нет ни справедливости, ни смысла, ни любви? Почему-то в эти минуты самой нестерпимой была мысль о предательстве Валерии.
Поезда долго ждать не пришлось. Вдали появился яркий фонарь, задрожала земля, машинист дал пронзительный гудок. Вадим закрыл глаза, мысленно со всеми попрощался, попросил прощения…