Целый день падал снег. Он покрыл крыши и подоконники толстым безупречно чистым слоем. А метель, поднявшаяся к вечеру, погнала белые хлопья, потом с яростью налетела на стаю голубей, разметав их в разные стороны. Погода, в которую, как говорится, хороший хозяин и собаки на улицу не выгонит. Однако это не отразилось на уличном движении столичного города Б.
Наступил вечер. Зажглись газовые фонари. А экипажи по-прежнему мчались по улицам с такой скоростью, что пешеходы, опасаясь за свою жизнь, жались вдоль стен домов, а если и переходили улицу, то старались сделать это как можно быстрее, выкрикивая ругательства и угрозы вслед особо «спешащим» экипажам. Град крепких словечек сыпался и вслед кучеру, управлявшему каретой. В ней за плотно закрытыми занавесками можно было разглядеть дам в шляпках, украшенных цветами. Они буквально утопали в волнах тонкого газа и шелка. Пассажирки экипажа даже не подозревали, какими «лестными» пожеланиями осыпали прохожие их изящные головки.
В окнах магазинов, мимо которых проносился их экипаж, застыли завитые манекены с темными или светлыми шевелюрами, которые способны внушить зависть любому дикарю – коллекционеру вражеских скальпов. Сквозь огромные, украшенные рекламой стекла можно было разглядеть прилежно работающих часовщиков; улыбающиеся лица покупателей; руки, перебирающие пышные ткани и наряды. Там на витринах искусственные цветы, сложенные в гирлянды и букеты, соседствовали с живыми цветами, послужившими для них моделью.
Из переулка на одну из главных улиц вышла упругим и легким шагом стройная женщина. Поношенное пальто плотно облегало стройные формы, она крепко прижимала к груди старую муфту, придерживая свесившиеся концы вуали, из-под которой сверкала молодым задором пара блестящих голубых глаз. Они весело смотрели на пелену снега и с удовольствием останавливались на розах и темных фиалках в витринах магазинов, и только тогда прятались в тени густых ресниц, когда среди снежных хлопьев неожиданно попадалась колючая градинка. Кому приходилось когда-либо слышать, как женские руки начинают бойко играть на рояле знакомую мелодию, но тотчас же фальшивят, берут всевозможные ноты, кроме тех, которые нужны в настоящую минуту, затем быстро мчатся дальше, вставляя или пропуская несколько легких тактов, чей слух подвергался подобным пыткам, тот легко может понять, с каким наслаждением молодая девушка, только что дававшая в институте уроки музыки, подставляла снежным хлопьям и свежему ветру свое разгоряченное лицо.
Пока она легко и быстро движется среди густой толпы, я хочу немного познакомить читателей с ее прошлым.
Вольф фон Гнадевиц был последним представителем славного рода, ведущего свое начало с того доброго старого времени, когда проезжавшие по дорогам купцы подвергались нападениям рыцарей и отдавали свои дорогие ткани и прочие товары в обмен на жизнь. К тем временам относится и колесо в гербе Гнадевицев, на котором испустил свой геройский дух один из предков вследствие того, что, следуя рыцарскому правилу присвоения чужого имущества, пролил слишком много неблагородной купеческой крови.
Это была большая несправедливость, всколыхнувшая все дворянство страны, так как обычно колесование предназначалось лишь для людей низкого происхождения. Тем более что «мученик» проливал только кровь торговцев и ремесленников, а она стоила дешевле воды. Итак, герой-разбойник не оставил темного пятна на своем генеалогическом древе, а его семья даже с какой-то бравадой включила в свой герб колесо, которое он облагородил.
Фон Гнадевиц, последний отпрыск своего рода, камергер при княжеском дворе X., был кавалером многих орденов, обладателем нескольких имений и всех свойств характера, присущих, по его мнению, лицам аристократического происхождения и называемых им благородными, потому что пониманию простого смертного, при его узких взглядах на нравственность под давлением условий жизни и нравов, были не доступны неподражаемая грация и изящество порока.
Вольф фон Гнадевиц, который, подобно своему деду, очень любил роскошь, покинул замок в горах Тюрингии, служивший колыбелью его рода, и выстроил себе в долине совершенно сказочный дворец в итальянском стиле. Вскоре внук совсем забросил замок на горе, но значительно расширил и украсил этот большой итальянский дворец в долине. Казалось, Вольф фон Гнадевиц ни на минуту не сомневался в том, что его род будет продолжаться до Страшного суда: ведь для того, чтобы заселить все вновь возведенные пристройки дворца, старое генеалогическое древо Гнадевицев должно было дать бесчисленное количество новых побегов.
Однако судьба распорядилась иначе. У Вольфа фон Гнадевица был сын, который уже в двадцать лет являлся таким истым Гнадевицем, что даже предок, прибавивший к фамильному гербу колесо, должен был побледнеть в сравнении с ним. Однажды во время охоты молодой барин нанес одному из загонщиков страшный удар хлыстом только за то, что тот нечаянно отдавил ногу любимой хозяйской собаке. Некоторое время спустя Ганс фон Гнадевиц был найден на дубе в лесу с веревкой на шее. Избитый загонщик поплатился за это жизнью, но сия мера не воскресила последнего Гнадевица, и славный род угасал.
После этого страшного происшествия Вольф фон Гнадевиц немедленно покинул свой роскошный особняк в долине и перебрался в Силезию, в одно из своих многочисленных имений. Он взял к себе в дом дальнюю родственницу по боковой линии для того, чтобы та заботилась о нем. Однако оказалось, что эта родственница – прелестная молодая особа. При виде ее старик забыл о цели ее приезда и решил, что его шестидесятилетний стан еще достаточно строен для того, чтобы облачиться в свадебный фрак. Но к глубочайшему негодованию, ему пришлось узнать, что наступило время, когда даже Гнадевиц может получить отказ: он пришел в ярость, когда девушка созналась ему, совершенно забыв о своем высоком происхождении, что отдала свое сердце молодому офицеру недворянского происхождения, сыну одного из лесничих фон Гнадевица.
У молодого офицера Фербера не было ничего, кроме сабли и стройной фигуры. Но он был очень образован и обходителен и отличался прекрасным характером. Когда после этого признания Вольф фон Гнадевиц оттолкнул от себя прелестную Марию, молодой Фербер женился на ней и первые десять лет своего брака не согласился бы поменяться местами ни с одним королем. Но тут наступил 1814 год, принесший с собой тяжелые испытания и произведший полный переворот в его жизни. Для Фербера наступил критический момент, когда ему пришлось выбирать между двумя чувствами: первое еще с колыбели внушалось ему отцом и побуждало его любить ближнего своего, как самого себя и прежде всего своих соотечественников; второе же было чувством долга, и оно повелело ему взяться за оружие.
В этой тяжелой борьбе победило первое. Фербер не пошел против своих братьев, но эта победа стоила ему карьеры и лишила обеспеченного положения. Он ушел в отставку. Вскоре после этого простуда уложила его в постель, с которой он поднялся только спустя несколько лет. Потом он переехал с семьей в Б., где получил сносное место бухгалтера в одной крупной торговой фирме. Это подоспело как раз вовремя, так как капиталец жены пропал при банкротстве банка, и только многократная денежная помощь старшего и единственного брата Фербера, служившего лесничим в тюрингенском лесничестве, спасла несчастную семью от крайней нужды.