Прекрасные отношения, которые сложились между семьей молодого наследника и его спасителем, всегда были предметом не только удивления, но и зависти в Оденсберге. Эгберт Рунек, сын одного из рабочих завода, провел детство в кругу своей семьи, и если научился большему, чем его сверстники, то этим был обязан прекрасной школе, которую Дернбург открыл для детей своих рабочих. Способный мальчик и раньше уже обратил на себя внимание патрона неутомимостью и прилежанием, когда же Эгберт спас его единственного сына, его будущее было предрешено: он стал учиться вместе с Эрихом, в доме патрона на него смотрели почти как на члена семьи, и, наконец, Дернбург отправил его для дальнейшего образования в Берлин.
Господский дом был построен на некотором расстоянии от заводов на холме. Это было красивое строение с широкой террасой, длинными рядами окон и большим балконом над входной дверью, далеко раскинувшийся парк захватывал часть горного леса. Эта прекрасная, внушительная усадьба, без сомнения, имела право на название замка, но Дернбург не хотел этого, а потому ее называли господским домом.
Семья Дернбурга проводила здесь большую часть года, хотя у него было несколько имений, расположенных в более живописных местах, и дом в Берлине. Он появлялся в столице только тогда, когда этого требовали обязанности члена рейхстага, а в имения заезжал лишь на короткое время, ведь Оденсберг постоянно нуждался в хозяйском глазе и был особенно дорог ему как его собственное произведение, здесь он чувствовал себя неограниченным хозяином, здесь мог получить громадную прибыль или громадный убыток, а потому Оденсберг стал его постоянным местопребыванием.
Семейная жизнь Дернбурга была безупречна, он всегда был примерным мужем своей кроткой жены, которая полностью находилась под его влиянием, подчиняясь более сильной натуре. Теперь обязанности хозяйки дома исполняла единственная сестра Дернбурга, вдова фон Рингштедт, она уже много лет жила у брата, заменяя его детям рано умершую мать.
Был конец апреля, но погода все еще оставалась холодной и неприятной; молодые листочки едва осмеливались выглядывать из своих почек на свет божий, а над темно-зелеными елями, покрывавшими горы, расстилалось хмурое, серое небо.
В господском доме ждали гостей. Шторы в комнатах для приезжих были подняты, а гостиная, примыкавшая к этим комнатам, имела праздничный вид, всюду благоухали цветы и роскошно украшали комнату, предназначенную, очевидно, для женщины.
В настоящую минуту здесь были две дамы. Младшая забавлялась игрой с маленьким белым шпицем, заставляя его беспрестанно прыгать и лаять, другая же, окидывая гостиную взглядом заботливой хозяйки, передвигала кресла в одном месте, поднимала выше занавес в другом, расставляла покрасивее письменные принадлежности.
– Неужели вы не можете хоть на время расстаться со своим Пуком, Майя? – недовольно сказала она. – Он только и знает, что производит беспорядок.
– Да я заперла его, но он вырвался и побежал за мной, – ответила Майя. – Тише, Пук! Будь умником! Фрейлейн Фридберг гневается и приказывает тебе вести себя прилично!
Она засмеялась и ударила шпица носовым платком, собака с лаем кинулась на нее, пытаясь схватить платок. Фрейлейн Фридберг нервно вздрогнула.
– И это – взрослая девица! На днях я уже жаловалась господину Дернбургу, что вас невозможно урезонить. У вас до сих пор голова полна детскими шалостями. Когда же наконец вы станете умнее?
– Надеюсь, еще долго не стану! – объявила Майя. – Здесь, в Оденсберге, все так ужасно серьезны и умны – и папа, и тетя, и вы, фрейлейн Леони, а с Эрихом в последнее время вообще неизвестно что делается, он все вздыхает и тоскует по своей невесте. И вы хотите, чтобы и я стала такой же? Как бы не так!
Она схватила Пука за передние лапки и пустилась с ним танцевать, несмотря на то что он ясно выражал свое недовольство.
Майя Дернбург, решительно объявившая войну серьезности, только недавно вышла из детского возраста, ей было не более семнадцати лет. При взгляде на ее стройную фигурку сердце радовалось и на душе становилось светлее, как от солнечного луча; прелестное розовое личико сияло молодостью и здоровьем, а в красивых карих глазах не было задумчивости Эриха – они живо блестели, в их взгляде не было еще ни малейшей тени; золотистые волосы вились по плечам, а надо лбом нависли непослушные маленькие локончики. Черты ее лица были полудетскими, миниатюрная фигурка еще не достигла полного развития, но именно это и придавало девушке невыразимую прелесть.
Леони Фридберг, воспитательнице Майи, было лет тридцать, это была миловидная, стройная женщина с темными волосами и глазами и озабоченным лицом. Она не ответила на веселое замечание своей воспитанницы, а только пожала плечами и опять посмотрела вокруг.
– Кажется, здесь все прекрасно. По-моему, вы чересчур много наставили цветов, Майя, их запах может просто одурманить.
– О, невесту надо засыпать цветами! Надо, чтобы Цецилии понравился ее будущий дом, а цветы – единственное, чем мы можем выразить ей внимание, так как папа не хочет устраивать более торжественного приема.
– Само собой разумеется! Ведь о помолвке будет объявлено не сразу.
– Зато тогда у нас будет праздник, а потом пышная, пышная свадьба! О, как мне хочется увидеть невесту Эриха! Должно быть, она очень красива, Эрих просто бредит ею. Как он комичен в роли влюбленного жениха! Среди белого дня спит и видит только свою Цецилию! Папа уже несколько раз серьезно сердился на него, а вчера сказал мне: «Не правда ли, ты будешь разумнее вести себя, когда станешь невестой?» Понятно, я буду разумно вести себя, страшно разумно! – и в доказательство Майя схватила Пука на руки, а затем волчком завертелась с ним по комнате.
– О да, это весьма правдоподобно! – с досадой воскликнула Леони. – Майя, бога ради, не прыгайте и не вертитесь при встрече с будущими родственниками, что подумают баронесса Вильденроде и ее брат о вашем воспитании, когда увидят, что семнадцатилетняя девушка скачет, как ребенок?
Майя с торжественной миной остановилась перед своей воспитательницей.
– О, не беспокойтесь, я заслужу высочайшее одобрение. Я прекрасно знаю, как следует держать себя, меня научила этому мисс Вильсон, англичанка с желтым лицом, острым носом и бесконечно глубокой ученостью. В самом деле это была ужасно скучная особа, но придворному поклону меня выучила. Посмотрите-ка, вот! – Она сделала глубокий, церемонный реверанс. – Моя будущая невестка будет самого высокого мнения о моем воспитании, а потом я брошусь ей на шею и поцелую ее вот так! – и девушка осыпала бурными ласками застигнутую врасплох гувернантку.
– Майя, вы задушите меня! – сердито крикнула та, с трудом вырываясь из ее рук. – Боже мой, уже бьет двенадцать! Нам надо идти вниз, я хочу заглянуть еще в спальни, посмотреть, все ли там в порядке.
Она вышла из гостиной. Майя, как мотылек, слетела с лестницы, Пук, разумеется, последовал за ней.
Жилые комнаты Дернбургов находились на нижнем этаже. Большая передняя была убрана в честь ожидаемых гостей высокими лавровыми и апельсинными деревьями и множеством тропических растений. Там стоял молодой человек и, по-видимому, ждал кого-то; увидев дочь хозяина дома, он отвесил почтительный поклон. Майя слегка кивнула ему.