Она лежала перед ним голенькая, как когда-то давным-давно на матах в каморке. От этого сравнения его сердце чуть не лопнуло от счастья.
– Люблю тебя, малыш, – прошептал он, и снова почувствовал жжение в глазах. Ну и пусть. Плевать на слезы. Это слезы радости. Они даже мужчинам простительны.
Но опять что-то пошло не так. Марина рывком села, прикрыла руками обнаженную грудь. Вдохнула поглубже, будто собираясь сказать что-то важное.
– Я тебе тоже изменила. Ты сможешь через это перешагнуть?
Зачем она? Он ведь и сам не дурак – все отлично понял. Коль уж замуж собралась… И вообще – такие женщины на дороге не валяются. Было бы странно, если бы за два года никто не добился ее благосклонности.
– Какое я имею право тебя упрекать? Но давай договоримся – все останется в прошлом. Мы наказали друг друга. Нам обоим было больно. Я эту боль заслужил. Ты – нет. Но если мы будем постоянно напоминать друг другу об этом… Это будет не жизнь – сплошной ад. Да, я смогу перешагнуть через это. Уже перешагнул. Мир?
Но ей опять было мало.
– Еще одно. Твои пацаны…
Еще минуту назад сердце разрывалось от счастья. Теперь его рвала тоска: у него забирали единственную отдушину. Семья, конечно, дороже. Но мальчишки… Его мальчишки… Они ведь тоже часть его жизни. А как же мечта? Они ведь вместе с Маринкой мечтали, как будут плакать, когда в честь его воспитанников будет звучать гимн.
Но если это цена его счастья – он заплатит ее. Прощай, Школа Олимпийского Резерва! Здравствуй, «педулька». Нет, в «педульку» он не вернется ни при каких условиях. В военном училище тоже нужны тренеры.
– Если ты настаиваешь…
Он даже не пытался подпустить в голос энтузиазма. О расставании с мальчишками страшно было думать.
– Не настаиваю. Просто хотела узнать, как далеко ты готов пойти ради меня. Пусть будут пацаны. Пусть будет пьедестал. Пусть будешь ты, я, и Светка. Устраивает?
– Нет. Не так. Пусть будем ты, я, Светка, и твои веснушки.
Он хотел ее рассмешить. А она отчего-то заплакала…