— Они готовы к встрече с вами, сенатор,— проговорила за спиной Солокова его помощница. Он повернулся к ней.
Елена Озерова была стройной женщиной двадцати с небольшим лет, с темными волосами и смуглым лицом. В черном деловом костюме, который скрывал ее и без того маленькие груди, она казалась каким-то бесполым существом. Жесткая, неразговорчивая, Озерова постоянно находилась рядом с боссом. Журналисты называли ее Распутиным при Николае, и он не возражал против этого.
Все это соответствовало его политическим планам стать смелым реформатором и в то же время вернуть былую славу Российской империи. Даже его тезка, Николай Второй, последний царь из династии Романовых, был заточен и расстрелян в Екатеринбурге, где родился Николай Солоков. Хотя при жизни царь был не лучшим лидером своей страны, после его мученической смерти Русская православная церковь причислила бывшего самодержца всея Руси к лику святых. На месте дома, где была расстреляна царская семья, возвели Храм-на-Крови, символически обозначая возрождение Романовых.
Некоторые утверждали, что сорокаоднолетний Николай Солоков, с его жидкими черными волосами и курчавой бородой, сам являлся возродившимся к жизни царем.
Он поощрял подобные сравнения.
Отягощенная долгами и нищетой, подтачиваемая мздоимством и коррупцией, Россия пыталась подняться на слабых ногах и в новом тысячелетии ей был нужен новый лидер.
Этим лидером собирался стать Николай.
И планы его шли гораздо дальше.
Он позволил Елене снять бумажное полотенце у нею с груди. Она окинула его оценивающим взглядом и одобрительно кивнула.
Николай отправился к свету юпитеров, ожидавших его снаружи.
Он вышел в дверь. Елена, словно тень, следовала за ним. На широком крыльце был установлен помост, позади которого виднелась доска с названием детского дома. Николай прошагал к шеренге микрофонов, выстроившихся на помосте, и поднял руку, призывая к тишине журналистов, сразу же засыпавших его вопросами. Один репортер требовал от него признаться в прежних связях с КГБ, второго интересовали финансовые связи его семьи с крупнейшими горнодобывающими концернами, действующими в Уральском регионе. Стоило ему подняться к вершинам власти, как возвысили голоса те, кто хотел сбросить его оттуда.
Не обращая внимания на вопросы, Николай стал гнуть свою линию.
Он наклонился к микрофонам, и его голос перекрыл назойливые выкрики журналистов.
— Пора закрыть эти двери! — гремел он, указывая на вход в детский дом.— Дети Украины, Белоруссии, России достаточно настрадались от грехов нашего прошлого! Хватит!
Николай дал волю гневу. Он знал, как это выглядят на телеэкранах: волевое лицо человека, полного решимости изменить жизнь к лучшему. Он продолжал страстно говорить о новом облике России, призывал к решительным действиям, заклинал смотреть в будущее, но не забывать о прошлом.
— Через два дня четвертый энергоблок Чернобыльской АЭС будет закрыт стальным куполом. Новый саркофаг станет финальной точкой в трагедии и вечным памятником всем мужчинам и женщинам, отдавшим свои жизни ради того, чтобы защитить не только Родину, но и весь мир. Пожарным, непоколебимо стоявшим с брандспойтами в руках, пока радиация выжигала их будущее. Пилотам, проводившим свои винтокрылые машины сквозь клубы радиоактивного дыма, чтобы доставлять к месту катастрофы цемент и припасы. Шахтерам, которые съехались со всей страны, чтобы помочь в сооружении первого щита на разрушенном реакторе. Эти отважные люди, исполненные национальной гордости, являются подлинным сердцем России! Они и совершенный ими подвиг навсегда останутся в нашей памяти!
По мере того как Николай говорил, толпа слушателей за спинами журналистов росла. Ему льстили аплодисменты и крики одобрения, раздававшиеся в паузах.
Это была первая из речей, которые ему предстояло произнести в ходе подготовки к торжественной церемонии установки нового саркофага над мертвым, но все еще смертельно опасным реактором. Прежний — цементный — саркофаг уже крошился. Во время его сооружения он рассматривался как временная мера, а было это двадцать лет назад. Новый весил восемнадцать тысяч тонн и был высотой с половину Эйфелевой башни. Это была самая большая передвижная конструкция на планете.
Другие политики тоже начали набирать очки на предстоящем событии, устраивая такие же мероприятия и произнося подобные речи. Но голос Николая звучал громче и приятнее других, поскольку он был признанным борцом за реформу ядерной энергетики и ликвидацию радиоактивных свалок, опоясывавших страну. Многие пытались свести его риторику на нет, доказывая, что предлагаемые им меры неслыханно дорогостоящи. Члены его собственного парламента бичевали и хаяли его в прессе.
Но Николай знал, что он прав.
Настанет день, когда в этом убедятся и все остальные.
— Запомните мои слова! — продолжал он.— Заканчивая одну главу нашей истории, мы лишь делаем отчаянную попытку спасти положение. Наше ядерное прошлое еще преподнесет нам сюрпризы. И нам, и всему миру. И когда этот день наступит, я надеюсь, наши сердца будут столь же отважны, как у людей, что пожертвовали своим будущим в тот трагический день. Так не будем же бездарно проматывать бесценный дар, полученный нами из их рук. Давайте положим начало новому Возрождению! Пусть из огня возникнет новый мир!
Произнося эти слова, Николай знал, что его глаза горят благородным порывом. Это был девиз его кампании.
Новое Возрождение.
Русский Ренессанс.
Нужно было лишь слегка подтолкнуть страну в нужном направлении.
Елена прикоснулась к локтю босса, желая привлечь его внимание. Он наклонился к ней, и в тот же миг в парке через дорогу хрустнувшей веткой прозвучал винтовочный выстрел. Краем глаза Николай даже увидел вспышку, вырвавшуюся из ствола, и мимо его уха просвистела пуля.
Снайпер.
Убийца.
Елена дернула его вниз, за помост. В толпе послышались крики, и через секунду началась паника. Воспользовавшись суматохой, Николай прижался губами к ее рту и погладил длинные волосы. Он легко провел пальцем по изгибу холодной хирургической стали за ее ухом.
— Все прошло отлично,— шепнул он.
22 часа 25 минут
Вашингтон, округ Колумбия
Пейнтер присоединился к Грею, стоявшему у двери, и тоже стал смотреть на монитор.
Мужчина за дверью заговорил, словно почувствовав их присутствие:
— Мы не причиним вам зла.
Он говорил с сильным акцентом, выдававшим в нем выходца из Восточной Европы.
Пейнтер изучал незнакомца на экране, а затем перевел взгляд на девочку, которая стояла рядом с ним, держа его за руку. Она смотрела прямо в объектив замаскированной камеры.
Мужчина снова заговорил:
— Мы — союзники Арчибальда Полка! — Его голос звучал немного неуверенно, словно он не знал, скажет ли это имя что-нибудь тем, к кому он обращался.— У нас мало времени!