Также в Германии в 1939–1941 гг. действовали 12 источников, замыкавшихся на Военных атташе посольства СССР в Берлине, а также 3 нелегальных резидентуры, функционировавшие автономно. (С большой радостью Петр Иванович узнал, что некоторые из этих мужественных патриотов пережили тяжелые годы войны, оставаясь неуязвимыми для гестапо.)
В начале сентября 1941 г. Сталиным было принято решение передать руководство всеми советскими агентами в Западной Европе Разведуправлению НКО. При этом сам начальник управления Ф. И. Голиков находился более 2 месяцев в командировке в Лондоне, а исполнявший его обязанности заместитель генерал-майор А. П. Панфилов «стал» военным разведчиком только… 22 июня 1940 г.!
С болью понимал Петр Иванович, сколь тяжелым было положение в разведке, сколь великая вина лежала на названных лицах, что значительная доля ответственности за разгром «Красной капеллы» и гибель ее героев лежит на …недостаточно профессиональном руководстве ею из Центра. И …лично товарище Сталине!
Петр Иванович узнал, что одно из первых разведывательных донесений о концентрации германских войск на территории оккупированной Польши датировано 16 февраля 1940 г. и поступило от закордонных источников разведотдела погранвойск НКВД Украинского пограничного округа.
С начала 1 сентября 1939 г. новой войны в Европе ценная оперативная информация, в том числе и о политических и военных планах сопредельных государств, добывалась как разведывательными, так и контрразведывательными, транспортными подразделениями и разведкой погранвойск НКВД СССР. В этом плане понятия «разведывательная» и «контрразведывательная» информация являются в некоторой степени условными и главным образом указывают на источник ее получения.
Понятно, что сообщения об усилении германской военной группировки в Восточной Пруссии, Генерал-губернаторстве (оккупированной Польше), Словакии, Румынии и Финляндии объективно составляли основной поток информации о действиях Германии. Наиболее интенсивно, как об том свидетельствовали архивные документы, информация о подготовке Германии к нападению на СССР стала поступать с начала июля 1940 г.
Так, еще 9 июля 1940 г., задолго до утверждения Гитлером известной директивы N 21 («План «Барбаросса»), П. М. Фитин направил в Разведуправление РККА письмо с просьбой дать оценку материалам о подготовке Германии к войне против СССР.
В ответном письме РУ ГШ РККА от 7 августа 1940 г. подчеркивалось: «Сведения о перебросках германских войск в восточном направлении представляют интерес и являются ценными. В основном они подтверждают имеющиеся у нас данные, а в некоторых случаях почти дублируют их. В дальнейшем желательно получить освещение следующих вопросов…».
В тот же день, в соответствии с высказанной просьбой, заместитель разведуправления ГУГБ дал указание: «Вопросник срочно направить наркомам в Киев, Минск, начальнику УНКВД по Ленинградской области, а также начальникам ГУПВ, ГТУ (Главного транспортного управления НКВД. — И. Х.) с просьбой ориентировать закордонную агентуру на добывание новых сведений о военных приготовлениях немцев на территории генерал-губернаторства…».
Подобный обмен разведданными между ГУГБ и РУ РККА продолжался и далее, хотя необходимо отметить, что ряд разведывательных сообщений НКВД — НКГБ СССР направлялся только И. В.Сталину и В. М. Молотову, минуя как Разведуправление, так и Генеральный штаб РККА.
В этой связи вряд ли можно считать объективной негативную оценку, данную работе Разведуправления РККА 7 декабря 1940 г. в Акте о приемке наркомата обороны СССР маршалом С. К. Тимошенко: «…организованной разведки и систематического поступления данных об иностранных армиях не имеется. …К моменту приема наркомат Обороны такими данными не располагает».
Как отмечал по этому поводу в 70-е годы Г. К. Жуков, не вся добываемая даже по линии военной разведки информация поступала руководству Генштаба. Начальник Разведуправления НКО СССР Ф. И. Голиков стремился докладывать ее сначала напрямую Сталину, а последний оценивал ее, опираясь при этом на мнение Л. П. Берии. Только та информация, которая вызывала у Сталина полное доверие, считалась «проверенной» и представлялась Жукову, как начальнику ГШ РККА. (Об этом же писал в своих воспоминаниях и бывший в то время начальником Информационного отдела РУ РККА В. А. Новобранец.)
Ивашутин был поражен сообщением наркома Л. П. Берии Сталину о том, что еще 6 марта 1941 г. английский посол в Москве С. Криппс на специальной пресс-конференции для британских и американских корреспондентов предупредил их, что «его информация носит конфиденциальный характер и не подлежит использованию для печати. Далее он заявил: Советско-германская война неизбежна. Многие надежные дипломатические источники из Берлина сообщают, что Германия планирует нападение на Советский Союз в этом году, вероятно летом… Другая причина, по которой советско-германская война должна начаться в этом году, заключается в том, что Красная Армия все время крепнет, тогда как мощь германской армии, если война с Англией затянется, будет ослаблена. Поэтому Гитлеру выгоднее попытаться сломить Красную Армию до того, как будет закончена ее реорганизация.
Отвечая на вопросы журналистов, Криппс пояснил, что германский генеральный штаб убежден, что Германия в состоянии захватить Украину и Кавказ, вплоть до Баку, за 2–3 недели».
Ивашутин понял, что эта инициатива была санкционирована Лондоном именно в надежде на то, что НКВД доложит информацию Сталину, который НЕ МОЖЕТ просто от нее отмахнуться (как это произошло в действительности). Это была еще одна тонкая дипломатическая попытка после официальных нот британского и американского МИДов убедить Сталина в наличии военной угрозы со стороны Германии для СССР. Ведь в случае поражения Советского Союза в ходе блицкрига судьба Англии будет предрешена однозначно: скоротечный военный разгром и оккупация!
Однако Сталин расценил эту информацию только как стремление «столкнуть нас с Гитлером лбами!», назвав ее «провокацией Черчилля». Понятно, что ответственный политик, фактический глава государства не должен был столь легкомысленно реагировать на тревожные сообщения своих спецслужб.
Петр Иванович с все возраставшим удивлением узнавал из архивных документов, что в среде дипломатического корпуса в Москве мнение о предстоящем нападении Германии на СССР начало распространяться еще в феврале 1941 г.; задача дипломатов — знать, предвидеть и вовремя информировать свое правительство о возможных переменах в стране пребывания.
Эти слухи были настолько распространены, что военно-морской атташе Германии Н. Баумбах был даже вынужден направить 24 апреля 1941 г. своему руководству следующую шифротелеграмму:
«Слухи. 1. Циркулирующие здесь слухи говорят о якобы существующей опасности германо-советской войны, чему способствуют сообщения проезжающих через Германию.
2. По сведениям советника итальянского посольства, британский посол называет 22 июня как дату начала войны.
3. Другие называют 20 мая.
4. Я пытаюсь противодействовать слухам, явно нелепым».
…16 июня, ознакомившись с очередными разведывательными донесениями из Берлина, среди которых присутствовали и следующие строки: