В Париже один из семинаристов, немец по национальности, сказал, что близко подружился с Ванго, потому что тот говорил по-немецки не хуже его. А каноник Бастид утверждал, что Ванго владел итальянским. Может, они имели в виду разных людей?
— Да, он говорил по-русски, он беседовал с…
Лицо Этель дрогнуло; казалось, она вспомнила что-то тягостное.
— С кем же? — спросил Булар, твердо решивший добиться истины.
— С одним русским, который путешествовал вместе с нами.
И Этель на минуту замолчала.
Русский…
Лицо того человека запечатлелось в ее памяти: она разыскивала его уже много дней, это он вынул револьвер на паперти собора Парижской Богоматери. Человек с восково-бледным лицом, человек, которого, как ей казалось, она уже где-то видела… ну конечно же, она встретилась с ним в 1929 году, во время долгого путешествия с Ванго. Но сейчас она предпочла смолчать.
Булар внезапно встал.
— А почему Ванго говорил по-русски? Вот я… разве я говорю по-русски? Он что, русский?
— Нет, — ответила Этель. — Мне кажется, его отец или мать были родом из Англии, а может, из Америки.
— Почему вы так думаете?
— Потому что он прекрасно говорил на моем родном языке.
Булар уже ничего не понимал. Он стоял и тер мочку уха, что всегда делал в «дурные» дни. Всю прошедшую неделю он думал о Ванго как о полном ничтожестве, неинтересном, банальном субъекте, а теперь ему вдруг почудилось, будто он гоняется за эдаким хамелеоном, скитающимся по всему свету и дразнящим его своим многоцветным языком.
— Черт бы меня побрал, со всеми моими потрохами, когда-нибудь я все равно его изловлю!
Этель резко повернулась к комиссару. Тот прикусил язык, но было уже поздно — он проговорился.
Зеленые глаза девушки гневно сверкнули.
— Значит, вы его пока не… — отчеканила она. — Вы просто хотели вытянуть из меня информацию!..
Булар кусал губы.
— Я вам все объясню, мадемуазель…
Этель встала.
— Нет, не нужно мне ничего объяснять. Считайте себя желанным гостем в нашем замке, комиссар. Оставайтесь хотя бы до завтра.
Она говорила без пауз, быстро и непререкаемо:
— Мэри покажет вам вашу комнату. Там вас ждет обед. И одежда — поскольку, мне кажется, вы прибыли без вещей. Советую вам прогуляться днем по окрестностям. Я смогу проводить вас на холм, откуда открывается прелестный вид. Ужинать мы будем поздно вечером. К нам присоединится мой брат Пол, он вернется только к девяти часам. Вечер пройдет весело — ведь нам, всем троим, есть что порассказать.
Ее голос чуть дрогнул, когда она добавила, строго и печально:
— Но я настоятельно прошу, чтобы о Ванго и его делах не было сказано ни слова. Вы слышите? Ни одного слова, иначе я выгоню вас из замка, пусть даже среди ночи, несмотря на Лилли и другое дикое зверье, которое рыщет повсюду среди наших холмов. До скорой встречи, комиссар. И помните: ни слова о Ванго!
Этель слегка поклонилась и с достоинством вышла из гостиной.
Этот день стал для Булара незабываемым.
Он расположился в комнате размером с вокзал большого провинциального города. Горничная Мэри незамедлительно влюбилась в гостя и, рассказывая о нем на кухне, величала не иначе как «красавчиком французом», хотя остальным слугам нелегко было распознать под этим прозвищем низкорослого толстячка комиссара.
Булар прошелся по холмам, обрядившись в брюки шотландского лорда: пока он принимал ванну, Мэри успела подкоротить слишком длинные штанины.
Вечерняя трапеза прошла весело, как и было обещано. Пол так и не уразумел, почему этот человек оказался у них за столом, но принял его, как старого друга. В полночь Мэри со свечой в руке проводила комиссара в его спальню.
Булар уже собирался открыть дверь и оставить горничную в коридоре, но перед этим спросил:
— Скажите, милое дитя, а где сейчас родители этих молодых людей? Далеко ли они?
— О нет! Совсем недалеко, мусью Пулард. Как же можно «далеко»! Они так любят друг друга, все четверо…
Она подвела его к окну коридора и указала на слабые огоньки примерно в сотне метров от замка.
— Вон там, видите маленькое кладбище под деревом?
Комиссар чуть не упал в обморок.
— Ах, так… Понимаю… Вы меня успокоили. И давно ли они там?
— Десять лет. Через четыре дня будет десять лет.
На следующий день Этель предложила Булару отвезти его на вокзал Инвернесса. Мэри напихала полную сумку сувениров для «красавчика француза». Она вознамерилась подарить ему и оленьи рога, но он с извинениями отказался.
Похоже, Мэри вообразила, что комиссар живет как минимум в Версальском дворце или в Шамборе [28] . А он явственно представлял себе лицо матери при виде оленьей головы с раскидистыми рогами, когда она встретит его на пороге их трехкомнатной квартирки на улице Жакоб.
— Господи боже, Огюст!
Еще в детстве ему приходилось прятать под тюфяк своих оловянных солдатиков, ибо, по мнению мадам Булар, это был рассадник пыли…
— У комиссара и так много багажа, — сказала Этель горничной. — Мы пошлем ему рога по почте.
Они сели в двенадцатицилиндровый «рэйлтон» девушки. Этот болид был рассчитан лишь на одного пассажира, но Этель была худенькой, а Булар постарался втянуть в себя живот.
Странно они выглядели рядом — юная девушка и комиссар, притиснутые друг к другу, как два желтка в одном яйце, и вдобавок отягощенные его багажом.
Автомобиль выехал со двора, круто свернул налево и с воем помчался вдаль.
А удрученная Мэри вернулась в замок, неся оленью голову, увенчанную рогами.
Комиссар чувствовал себя совсем потерянным, сидя впритык к девушке, в машине, которая неслась по ухабистой дороге со скоростью сто двадцать километров в час.
— На Бруклендском полигоне она может делать все двести шестьдесят! — крикнула Этель.
— Верю вам на слово.
— Что-что?
— Я говорю, что вам необязательно демонстрировать мне это.
— Что?
— Езжайте потише! — заорал комиссар.
И тут Этель улыбнулась; такой ослепительной улыбки на ее лице он еще не видел.
На очередном повороте она решила остановиться, чтобы показать ему пейзаж. Машина подпрыгнула и встала как вкопанная под визг тормозов.
Булар побрел следом за Этель по густой траве, с трудом переставляя все еще дрожащие ноги.