Мы сердечно обнялись.
Какой-то человек, сидевший в сторонке, помахал газетой:
— Это вы?
И он показал нам фото на первой странице.
На снимке красовался не кто иной, как мой друг Ж.-Ж. Пюппе, побивший вчера в седьмом раунде Кида Джексона, чемпиона из Ливерпуля.
Жозеф со смехом подписал фото.
А затем пришел и Эскироль. Он обнял нас. Я с трудом узнал его в шерстяной куртке с поднятым воротом и в серой шляпе.
И каждый из нас рассказал о том, как он провел последние месяцы войны.
Эскироль то и дело поглядывал на часы. Манна все не было. Жозеф пытался шутить:
— Он наверняка сейчас блаженствует в объятиях малютки Виолетты на соседней улице. Решил сперва повидаться с ней, а потом уж прийти сюда.
Но все мы знали, что означает это отсутствие.
Он так и не появился.
Вместо него пришел другой человек, на вид лет сорока пяти. Он был офицером-инструктором Манна.
Аэроплан Манна сгорел в последний день войны. А сам он на следующий день умер от ожогов, которые не оставили ему никаких шансов на спасение.
Мы оцепенели от горя. Наш друг погиб.
Проект «Виолетта» помог мне выстоять во время войны. Но раз немца уже не было с нами, все утратило смысл.
Человек сказал:
— Вернер просил меня заменить его. Если захотите, я останусь с вами. Меня зовут Хуго Эккенер.
Поначалу нам не удавалось преодолеть легкую неприязнь к нему.
Эккенер так и не снял меховую шапку, облепленную снегом. Эскироль первым пожал ему руку со словами:
— Willkommen… [35] Добро пожаловать в нашу компанию…
Мы просидели «У Жожо» до самого вечера.
Я шел по улице один и думал о Манне. Мне вдруг захотелось увидеть магазинчик Виолетты. Но железная штора была опущена. Я спросил у консьержа, что стало с цветочницей. Он ответил, что она умерла от чахотки еще летом.
Вот так. Жозеф оказался прав: Манн и впрямь блаженствовал в объятиях Виолетты, только в ином мире…
Ванго выслушал всё до конца. Он медленно подполз к дереву и, опираясь на ствол, попытался выпрямиться и сесть в тени.
Он не видел никакой связи между этим рассказом и появлением французского комиссара на острове Аркуда через пятнадцать с лишним лет после тех событий. Но он был потрясен. Теперь он гораздо яснее понимал, что такое война. Он-то знал о ней лишь по памятникам с цветами у подножия, по медалям, по женщинам, потерявшим единственного сына, по барабанам, звонко гремевшим раз в год на параде, по безногим и безруким мужчинам.
Война… В воспоминаниях Зефиро это слово обретало плоть и кровь.
— …Мы снова увиделись два месяца спустя.
Начало проекта «Виолетта» обернулось провалом.
Это был примитивный, по-детски наивный план. Он выражался в трех словах: покончить с войной. Победить войну прежде, чем она начнется. Вырвать ее корни, пока они не дали ядовитых всходов. Оставалось только привести этот план в действие.
Но тут начинало твориться что-то странное. Голова дракона отрастала вновь именно в том месте, где ее отсекли. Торговцы оружием и другие дельцы довольно потирали руки. Грядущие войны вырисовывались перед нами уже в начале 1919 года. Версальский договор [36] выглядел приглашением к будущим битвам. Германию наказали так жестоко, что одна эта кара уже вызывала у побежденных ненависть и жажду мести.
Хуго Эккенер весьма убедительно обосновал это. Он показывал нам на картах новые намеченные границы — все они весьма напоминали обозначения минных полей. У нас просто не было времени, чтобы начать действовать. Да и что могли сделать четверо блаженных против этой военной машины?
Проект «Виолетта» рисковал погибнуть, едва родившись.
Мы обращались с письмами и воззваниями в газеты, встречались с депутатами, но все они только насмешливо улыбались, принимая нас за опасных пацифистов.
Помню, как Пюппе решил произнести речь после победы на ринге, но рев толпы заглушил его голос. Эскироль, сидевший в первом ряду, просил его бросить это дело. А публика, как всегда, вынесла чемпиона из зала на руках, так и не дав ему вымолвить ни слова. В тот день читатели газет, разглядывая фотографию Жозефа, думали, что он плачет от счастья.
Зефиро на минуту прервал свой рассказ. Может ли человек забыть тот день, когда ему пришлось отказаться от самой радужной своей мечты? Конец его рассказа прозвучал, как траурный марш.
— Итак, в рождественский вечер 1919 года, после горячего шоколада в кафе «У Жожо», проект «Виолетта» был похоронен тремя голосами против одного.
Над Парижем завывал ледяной ветер. Хуго Эккенер в своей меховой шапке напоминал белого медведя, каким-то чудом оказавшегося рядом с нами на диванчике. Я еще несколько минут спорил с ними, утверждая, что все равно верю в наш замысел, что у меня есть план действий.
В тот день нам было трудно смотреть друг другу в глаза. Эскироль только что открыл шикарный частный кабинет в Париже. Эккенер осел на берегах Боденского озера. Ж.-Ж. Пюппе расквасил нос Джо Беккету. Да и сам я стал степенным монахом, каковым меня желали видеть; мое имя с похвалой упоминалось в Риме, в Ватикане.
Мы сидели в кафе, упорно глядя в чашки с шоколадом. Потом Жозеф посмотрел на часы. Мы распрощались. Я спрашивал себя: что сейчас подумал бы о нас Манн? Мы прошли вместе несколько шагов по улице Паради. Когда мы поравнялись со скобяной лавкой, заменившей цветочный магазин хорошенькой Виолетты, Эскироль с пристыженной гримасой перешел на противоположный тротуар.
Может быть, именно эта минута и укрепила во мне верность нашему проекту. Я начал работать над ним в одиночестве. Упорно идя по следу, я добился своего стал исповедником Виктора Волка, торговца оружием, делового партнера самых свирепых военных воротил.
Европа и весь остальной мир делали вид, будто разыскивают его, а втайне заключали с ним договора на поставки.
Он менял внешность и национальность каждые три месяца, преображая свое лицо до неузнаваемости. Становился то английским лордом, то испанским коммерсантом, то директором цирка и даже, как говорили, выступал в роли дивы-певички в одном стамбульском кабаре. Многие считали, что его вообще не существует.
Виктор боялся только одного — что после смерти он будет гореть в аду. Поэтому он искал исповедника, который мог бы его утешать. Я предложил свои услуги, стремясь подобраться к нему поближе.