В этот вечер Мансур не смел выезжать из дома: он ожидал султана, и кади приехал к нему на совет.
– После долгого бездействия дело пророка должно наконец снова восторжествовать. Это высшая цель моей жизни, брат мой, – сказал шейх-уль-ислам Гамиду-кади. – Давно уже не делалось ничего для славы и могущества полумесяца, пришло время загладить вину прошлого.
– Все, что ты избираешь своей целью, мой мудрый брат, будет непременно достигнуто, я это очень хорошо знаю, – отвечал кади.
– Этой цели я готов пожертвовать своей жизнью, – продолжал Мансур. – Древний блеск империи Османов должен быть восстановлен, и если народ встанет под знамя божественного пророка, то окажется непобедим. Надо возбудить фанатизм, а что может разжечь его таким ярким пламенем, как не борьба с гяурами.
– Посланцы твои, брат мой, неутомимо действуют в вассальных землях, раздувая пламя восстания, какие известия получил ты от них?
– Прежде всего пламя восстания вспыхнет в Боснии. Там уже начинает волноваться христианское население. Восстанут и горцы, за ними последуют Сербия, Черногория и остальные вассальные княжества, – сказал Мансур, и глаза его засверкали зловещим блеском. – Пока огонь еще только тлеет, но постоянно разжигаемый, он скоро вспыхнет ярким пламенем. В Салониках нашелся повод к восстанию, и одного намека, одного знака довольно, чтобы вспыхнуло пламя раздора между правоверными и гяурами.
– Я дивлюсь твоим мудрым распоряжениям. Действуй, нам нужна твоя неутомимая деятельность, твой всеобдумывающий и всем пользующийся разум, чтобы разжечь такое пламя, чтобы ничтожную болгарскую девушку сделать орудием своих планов. Только великие люди, брат мой, способны на такие дела, но подумал ли ты о том, что может случиться, если вспыхнувшее пламя достигнет таких размеров, что ты не в силах уже будешь остановить его?
– От нас будет зависеть, когда воспользоваться удобной минутой и поднять знамя пророка, – со зловещим энтузиазмом отвечал Мансур. – Кровопролитие послужит очистительной жертвой делу всех правоверных, царство пророка получит новый блеск. Но скажи мне, какие сведения почерпнули вы с мудрым Али-шейхом из старого документа? Я полон ожидания, брат мой, так как для исполнения моих обширных планов нужны огромные средства. Первое и самое могущественное у меня в руках – это сила фанатизма, разожженного во всех землях, над коими сияет полумесяц. Второе средство ты должен открыть и доставить мне в руки. Для восстановления прежнего блеска нашей империи, для достижения ею могущества нужны суммы, которых при расстроенной государственной казне нет в нашем распоряжении. Что же содержит документ?
– Мудрость твоя напала на истинный след, – отвечал кади. – Данный тобой старый документ есть действительно завещание калифов из дома Абассидов, которые перед бегством укрыли свои сокровища в безопасном месте. Документ переходил из рук в руки и, по-видимому, никто не обращал на него внимания и не потрудился разобрать его. Так он попал в руки последнего потомка Абассидов, старого толкователя Корана Альманзора, который последний имел право на наследство калифов, но со смертью его сокровище не имеет наследников.
– Только дочь его еще жива.
– Это нисколько не помешает нашим планам, – продолжал кади. – Одно заставило меня призадуматься после разбора старинного документа, это бесследное и непостижимое исчезновение подлинного документа, я никак не могу объяснить себе этого.
– Слава богу, что у нас осталась копия. Так в документе действительно говорится о сокровище Абассидов?
– Да, брат мой. Мы узнали место, где скрыли его калифы перед своим бегством, одного только не знаем мы, не разобрана ли рукопись раньше и не взяты ли уже сокровища.
– Самое простое средство узнать об этом – немедленно обыскать это место. Назови мне его.
– В одном уединенном месте пустыни Эюб-Тей недалеко от караванной дороги возвышается, как гласит документ, громадная пирамида, не поддающаяся разрушительному действию времени. Внутри ее, там, где находятся мумии древних царей, лежат сокровища, оберегаемые мертвецами.
– Победа! Победа! – воскликнул Мансур-эфенди. – Мы возьмем у мертвецов громадные сокровища Абассидов, в которых они уже больше не нуждаются.
– На этом месте рукопись пресеклась, – продолжал кади, – немногие строчки только дают понять, что на следующих листах ясно обозначено место и путь внутрь пирамиды, но листы эти или уничтожены или затеряны, одним словом, их нет.
– Так мы сами отыщем место и путь в пирамиду, брат мой.
– Мы перерыли и пересмотрели остальные документы, найденные в доме Альманзора, но пропавших листов нет между ними, и ни в одной из остальных рукописей не было и намека на это объяснение.
– Так будем довольствоваться тем, что узнали. Я сам с несколькими заслуживающими доверия людьми при первом удобном случае отправлюсь к указанной пирамиде и найду доступ в нее. Я до тех пор не успокоюсь, пока не достигну того или иного результата. Еще один шаг к осуществлению моих планов я намерен сделать сегодня ночью. Султан будет здесь в доме.
– Новый знак твоего могущества. Никогда еще не случалось ничего подобного, брат мой.
– Он придет, и моим долгом будет воспользоваться этим часом для дела нашей веры.
– Понимаю, ты хочешь устами пророчицы расположить его в пользу твоих планов и подготовить к предстоящим событиям.
– Я хочу призвать его к подвигам на дело нашей веры, чтобы он содействовал достижению моей цели и не противился моим планам…
– Я слышу голоса, – внезапно прервал разговор Гамид.
– Это он.
– Похоже, что он не один.
Шейх-уль-ислам подошел к полуотворенной двери. В это время один из сторожей встретил внизу султана и его проводника.
– С ним офицер, – сказал Мансур.
Гамид-кади распрощался с шейх-уль-исламом и вышел из дома, тогда как султан в сопровождении Гассана поднимался по лестнице. Мансур-эфенди другим путем, со двора, тоже отправился наверх и никем не замеченный был уже на своем месте. Гассан все еще не понимал, зачем взял его султан с собой к пророчице, на которую он после событий прошлой ночи смотрел совсем другими глазами. Он должен был умереть вместо принца, а теперь вдруг сопровождал султана в дом софта. Что же это значило?
Абдул-Азис вошел в слабо освещенную комнату, где чудо встало по обыкновению на возвышение. По-прежнему широкая и длинная белая одежда с золотым шитьем закрывала всю ее фигуру. Какое-то мистическое, таинственное впечатление произвели на султана пророчица и вся обстановка комнаты. Сторожа принесли для него подушку, Гассан встал позади него.
Но вот зазвучал чудный, серебристый голос Сирры.
– Когда придет помощь Божия и победа и ты увидишь моих людей вступающими в религию Аллаха, восхвали тогда твоего Владыку и проси у него прощения, ибо он прощает охотно [19] .