Вдруг он увидел перед собой Сирру. На минуту он остолбенел от удивления: неужели это ужасное создание имело двойника? Как попало оно сюда, тогда как должно было сидеть в тюрьме палача? Заметив кади, Сирра страшно испугалась, но со свойственным ей присутствием духа сейчас же хотела ускользнуть от него и потихоньку выбраться из галереи. Но Гамид-кади дал знак своим слугам схватить ее, что им удалось сделать уже во дворе. Затем он приказал им отвести пойманную к палачу, так что к рассвету Будимир снова имел в своих руках ускользнувшую от него жертву. На этот раз он позаботился поместить ее в более надежную камеру, чтобы она еще раз не бежала от него, и сам принялся караулить свою жертву.
Кади отправился к султану представить ему на утверждение приговор, присудивший мнимую пророчицу к смерти на виселице, и Абдул-Азис скрепил его своей подписью. Он боялся пророчества, заранее предсказавшего ему скорое низвержение с престола, и думал уничтожить его действие, бросив в тюрьму и казнив пророчицу.
На следующий вечер, тотчас после заката солнца, пророчица должна была быть повешена на той площади, вблизи которой совершила она свое мнимое преступление над старой Ганифой, так как никто не хотел и слышать ее оправданий.
Перед деревянными воротами Скутари на песчаном, обнаженном холме палач построил виселицу, форма которой знакома каждому и на которую всякий смотрит не иначе, как с тайным ужасом. В отсутствие свое Будимир поставил своего помощника перед дверью камеры, где была Сирра, чтобы на этот раз уже не выпустить ее из рук, а сам принялся за работу. Сначала он полагал, что мнимая пророчица будет сожжена, и приготовил уже все нужное для устройства костра. Теперь же ему нужно было только поставить виселицу, что было для него делом привычным. Так как Будимир работал над виселицей один, то настал полдень, а она все еще не была готова.
В этот день вечером, тотчас после заката, должна была совершиться казнь лжепророчицы. Был пасмурный, холодный, зимний день, и обитатели Константинополя, по-видимому, не желали выходить из своих домов. К тому же только немногие знали о предстоящей казни: Мансур-эфенди предпочел ничего не разглашать о ней и не делать ее публичной, он не знал еще, какое впечатление произведет на чернь казнь прежде всеми почитаемой чудом и многими посещаемой пророчицы. Могло дойти до возмущения, до демонстрации, и хотя в подобном случае одного торжественного появления его на месте казни в сопровождении его свиты было бы достаточно для удержания фанатичной толпы, но все-таки такой мятеж мог иметь дурные последствия, и было бы лучше совсем избежать его. Если бы только Сирра закончила свою жизнь на виселице, всякая опасность была бы устранена. Тем не менее вид виселицы все-таки привлек несколько любопытных прохожих, они подошли к эшафоту, но нашли там одних кавасов, от которых не могли получить никаких сведений.
После обеда, окончив свою работу, Будимир вернулся в тюрьму. Он немедленно пошел к своему помощнику и велел отворить дверь комнаты, где сидела его жертва. Он хотел убедиться, там ли еще она была. Затем он принес ей красную блузу, какую всегда должны были надевать присужденные к смерти на виселице, и приказал надеть ее и быть наготове, так как скоро придет ее последний час. Отдав все необходимые приказания, Будимир отправился во двор и принялся запрягать старого, одряхлевшего на службе мула в низенькую повозку с толстыми стенками.
Через час должно было закатиться солнце. До места казни было довольно далеко. Будимир вернулся в камеру заключенной, которая, следуя его приказанию, оделась в красную блузу. Она казалась в этом костюме страшней и ужасней, чем когда-либо. Красная одежда, покрывавшая ее безобразное тело, была слишком длинна для нее и шлейфом волочилась по земле. Сам Будимир с удивлением смотрел на Сирру, одетую в красную блузу. Такого страшного существа он никогда еще не видел. В воображении его рисовалась она на виселице, это было бы зрелищем, какое за всю жизнь еще ни разу не приходилось видеть самому палачу.
– Готова ли ты, Сирра? – спросил он. – Сойдем вниз, пора тебе идти на смерть. На месте казни имам прочтет тебе напутственную молитву. Не нужно ли тебе сказать еще что-нибудь?
Сирра вместо ответа отрицательно покачала головой, затем между палачом и его помощником вышла во двор, где ожидала их низенькая двухколесная повозка. Будимир открыл опускную дверь сзади и втолкнул Сирру в небольшое, замкнутое со всех сторон пространство. Сверху было отверстие, заделанное железными прутьями, наподобие клетки, чтобы преступники могли видеть небо, но не смели и думать о бегстве. Дверь затворили, палач взмахнул кнутом, и мул потащил повозку. Рядом с ней шел, держа вожжи, Будимир, а за ним – его помощник.
Так этот экипаж добрался до того места на берегу Босфора, где постоянно был наготове большой паром для перевозки маленьких экипажей, животных и тому подобного. Повозку вкатили на паром, и гребцы принялись за работу. Будимир видел, что нельзя терять ни минуты. Ему показалось, что муэдзины возвестили уже о наступающем закате. Сирра сидела неподвижно, словно птичка в клетке. Она забилась в угол и пристально смотрела вперед. Теперь, казалось, она не могла более рассчитывать на помощь и спасение. Не нашлось никого, кто бы помог ей обличить шейх-уль-ислама. Еще немного и она будет уже на месте казни, близ которого она нашла труп доброй, старой Ганифы. Сирра не сомневалась, что бедная старуха стала жертвой Мансура и грека и убита вместо нее. Она была уверена, что смерть назначалась именно ей, Ганифа же случайно вместо нее попалась в руки подстерегавшего свою жертву убийцы.
На противоположном берегу повозку выкатили с парома, и Будимир снова погнал своего мула, чтобы скорее добраться до места казни.
К вечеру густой туман покрыл весь Константинополь, море и ворота и густым покрывалом завесил ужасный эшафот. А потому только небольшая кучка зрителей собралась перед старыми, деревянными воротами и остановилась вблизи эшафота подождать, что будет. Между тем Сирра вполне покорилась своей участи и спокойно, без трепета шла навстречу смерти. Ее сокрушала только мысль, что она не увидит больше Реции и не в силах будет помочь ей. Она должна была умереть, не узнав, нашел ли ее Сади и взял ли ее под свою защиту. Но какую пользу могли принести теперь вопросы и сожаления? Участь Сирры была решена. С каждым часом день клонился к концу, а после заката солнца она должна была распроститься с жизнью, не положив конца низким планам и делам Мансура. Он оставался продолжать свои дела, безнаказанно совершать злоупотребления своей властью. Сирра проиграла в борьбе, должна была уступить ему, и Мансур поспешил заставить ее молчать.
В это время Гассан был вдвоем с султаном в его кабинете. Он знал, что через несколько часов совершится казнь пророчицы и что с ней погибнут все средства к низвержению шейх-уль-ислама. С каждым часом влияние Гассана на Абдул-Азиса возрастало, и он мог позволить себе больше, чем кто-либо другой. Но вот в кабинет явился камергер и объявил Гассану, что шейх-уль-ислам во дворце и настоятельно просит султана об аудиенции. Гассан поручил камергеру продержать шейх-уль-ислама до тех пор, пока он не придет звать его в кабинет султана.
– Что там такое? – спросил султан, когда камергер безмолвно удалился.