Султан Абдул-Азис вступил на престол 25 июня 1861 года после смерти брата своего Абдул-Меджида. Оба были сыновьями султана Махмуда II. Абдул-Меджид оставил после себя шесть сыновей и восемь дочерей. Старшим в семействе, кому должен был перейти трон после Абдул-Азиса, был племянник его, Магомет-Мурад, родившийся 21 сентября 1840 года, затем после него следовал брат его, Абдул-Гамид. Исполняя последнее желание своего умершего брата, Абдул-Азис не принял никаких строгих мер против своих наследников, сыновей умершего, как это делали другие султаны, но все-таки он не был совершенно спокоен и постоянно боялся, что его наследники имеют какие-нибудь тайные планы.
Это короткое объяснение было нам необходимо для пояснения дальнейших обстоятельств и интриг. Из этого же становится ясным желание султана овладеть известной нам депешей. И если бы она даже не заключала в себе ничего действительно изменнического, то и тогда довольно было одного обстоятельства, что она послана к принцам, чтобы передавший ее заплатил за это жизнью.
Султан приказал, чтобы Галил как изменник был публично казнен рукой палача во втором, внутреннем дворе сераля. Этот большой двор, в котором, так же как и в первом, стоял на часах капиджи, представляет собой большой четырехугольник, вокруг которого идут густые аллеи для прогулок и по обеим сторонам бьют фонтаны. По левой стороне идет здание, в котором находится сокровищница султана, направо расположены квартиры служащих и дворцовое управление. На левой же стороне стоит старый колодец, окруженный плитами, у которого прежде обыкновенно происходило обезглавливание турецких сановников, приговоренных к смертной казни.
Вечером на другой день после ареста Галила, перед заходом солнца, весь двор был заполнен различными служащими при турецком дворе, и эта толпа была так велика, что занимала весь двор, каждая из сторон которого была триста шагов, так что для визирей и их свиты едва могли очистить место. По приказанию султана все должны были присутствовать на казни изменника.
Когда солнце уже зашло за горизонт, но еще весь Константинополь был залит ярким светом заката, точно заревом пожара, когда с высоких стройных минаретов муэдзины призывали правоверных к вечерней молитве, когда по улицам снова началось движение, прекращавшееся на время жары, тогда Галил, в сопровождении нескольких дервишей и караульных, был приведен во внутренний двор. Войдя во двор и увидев ожидавшую его толпу, он почти лишился чувств от ужаса и слабости. Тогда с него сняли цепи, чтобы ему было легче идти, но он лежал как убитый. Лицо его было страшно бледным, казалось, что смертный приговор уже убил его.
Ни малейшего сострадания не возбуждал к себе Галил вследствие своей трусости. Вид эшафота отнял последнюю твердость у приговоренного. Стоявшие вокруг чиновники с равнодушным видом смотрели на приготовления к казни человека, которого наказывали за измену, думая только о том, как бы самим, в свою очередь, не попасться, так как многие из них были нисколько не менее виновны в измене, чем Галил-бей. Они называли Галила ослом за то, что он позволил себя поймать, тогда как прежде восхищались и завидовали его быстрому повышению.
В числе зрителей находились три наших героя – Сади, Зора и Гассан. Молодые люди стояли недалеко от места казни на почетном месте, и все глаза с любопытством устремлялись на них. Всем уже было известно, что сам султан лично дал им повышение – милость, которой удостаивались только избранные. Другие офицеры с завистью смотрели на них. Даже сам палач глядел на них: он видел падение не одного любимца, кончавшего на эшафоте, поэтому очень понятно, что он думал о том, скоро ли падут эти новые любимцы. Палач вечно думает только о конце, и нигде этот конец не бывает так близок, как в Турции.
Палач Будимир, человек уже пожилой, был по происхождению черкес, но с юности жил в Константинополе, где был прежде помощником палача. Теперь уже сам Будимир состарился, но это все еще был сильный и высокий старик внушительной наружности, черкесский костюм которого имел в себе нечто театральное. Его лицо, обрамленное длинной седой бородой, выглядело весьма внушительно, как будто он гордился важностью своего поста. Его все боялись и говорили, что в старом черкесе нет ни на йоту чувства. Обе щеки и шея палача были покрыты страшными рубцами.
Между тем Галил был подведен к эшафоту и передан в руки палача. Едва последний хотел положить свою жертву, как Галил лишился чувств и, несмотря на все усилия палача, не приходил в себя. В воздухе мелькнул топор, раздался глухой удар, и голова Галила покатилась… Приговор был приведен в исполнение, и толпа разошлась, довольная зрелищем и уже совершенно забыв о Галиле…
На следующую ночь Мустафа-паша оставил Константинополь, чтобы отправиться в изгнание.
К числу самых прелестных мест живописных берегов Босфора принадлежит, без сомнения, та часть азиатского берега, на которой стоит дворец Беглербег, называвшийся прежде Хризохером. Здесь находилась летняя резиденция султана Абдул-Азиса, это был его любимый дворец, доступ в который для европейцев был чрезвычайно затруднителен.
Этот дворец стоит на самом берегу, и его белый блестящий фасад виден издалека. Он самый большой из всех дворцов султана, и еще недавно к нему была сделана огромная пристройка, так что стоимость этого дворца неслыханна. В нижнем этаже дворца, в который надо пройти через обнесенный стеною двор, живут прислуга и все служащие. Поднявшись по мраморной, покрытой ковром лестнице на следующий этаж, поражаешься ослепительной восточной роскоши, которая окружает вас. Лестница освещается через купол, весь состоящий из красных стекол, распространяющих чрезвычайно приятный свет, перила на лестнице золотые, и вся лестница уставлена тропическими растениями. Внутренний двор дворца окружен мраморной решеткой, и на него с одной стороны выходят решетчатые окна гарема, с другой – бесчисленные залы и комнаты султана, превосходящие одна другую роскошью и великолепием. Позади гарема разбит великолепный сад.
К воротам дворца подъехала карета с султанскими гербами и, въехав во двор, остановилась у самого подъезда. Лакеи бросились опустить подножку и отворить дверцы кареты. Из кареты вышла принцесса Рошана и, не обращая внимания на распростертых перед нею слуг, прошла на лестницу. На принцессе было надето роскошное платье, выписанное прямо из Парижа, а сверху накинута дорогая шаль.
Вечер уже наступал, а вместе с ним и время визитов и аудиенций. Рошана явилась во дворец своего царственного дяди, чтобы узнать о его здоровье и в то же время с другой целью, которую мы узнаем впоследствии. Принадлежа к царствующему дому, Рошана имела свободный доступ в покои султана, и потому она гордо поднялась по ступеням лестницы на второй этаж. Здесь ее принял гофмаршал и провел в приемную, где она должна была ожидать выхода султана. В приемной был уже кто-то, казалось, что принцесса нисколько не была этим удивлена. Приемная была освещена большой люстрой, вся мебель была обита темно-красной материей.
В отдаленном темном углу комнаты стоял мрачный и суровый шейх-уль-ислам Мансур-эфенди. Он был одет по-европейски, в вечерний, доверху застегнутый сюртук и черные панталоны. Шейх-уль-ислам казался в это мгновение каким-то мрачным духом, сторожившим каждый шаг султана, представителем пророка, вследствие этого имевшим неограниченную власть над всеми старотурками. В доказательство того, что это действительно так, довольно сказать, что, издавая какое-нибудь постановление, султан, для того чтобы оно имело значение, должен обращаться к шейх-уль-исламу за подписью и одобрением. В свою очередь шейх-уль-ислам также должен обращаться к султану за согласием, но мог обойтись и без него, потому что правоверные мусульмане и без того должны повиноваться его повелениям.