Снова раздался душераздирающий крик о помощи. Страшно отзывалось громкое эхо в обширных покоях.

– Кричи сколько угодно, никого нет поблизости, ты моя! – говорил грек, торжествуя и подходя все ближе.

Она гордо выпрямилась. С угрожающим жестом, пылая ненавистью, стояла она перед врагом, как будто с последней отчаянной силой хотела защититься от его нападений.

– Смотри так, теперь ты еще прекраснее, чем когда-либо! – воскликнул грек и, не испугавшись ее угрожающего вида, обвил своею сильной рукой нежный, тонкий стан ее.

Погибла Реция, если только не случится чудо! Беспомощная, она была отдана на произвол исполненного пылких желаний грека, который уже видел себя у цели. Никто тут не видал, не слыхал его, никто не приходил вырвать у него жертву. Прекрасная Реция, которую он уже давно преследовал своею любовью, была его! В этой отдаленной камере не было для бедняжки ни помощи, ни защиты.

– Сади! Спаси меня! Сади! – воскликнула она, собрав последние силы, возбужденные в ней отчаянием и смертельным страхом; она уже чувствовала руки Лаццаро, ощущала его палящее дыхание у своей щеки. Отвращение, ужас, ненависть наполняли ее душу. Она стала защищаться, как могла, но что значили эти слабые попытки против возбужденной страстью силы грека.

– Сади! Помоги мне! – еще раз воскликнула Реция задыхающимся голосом и сделала последнее усилие, чтобы вырваться из рук смертельного врага.

Вдруг двери камеры с шумом распахнулись. Это случилось так внезапно, что нельзя было заметить, кто раскрыл их так поспешно и сильно, видно было только, что на полу, во мраке, окружавшем дверь, что-то зашевелилось, в то же мгновение это что-то прыгнуло вверх при ярком свете луны, освещавшем часть комнаты. Страшное проклятие вырвалось у Лаццаро. Он внезапно почувствовал, что что-то тяжелое вцепилось в него сзади и сдавило ему шею. Это случилось так быстро, что в первую минуту он и не думал, что его душит постороннее существо, а решил, что случилось нечто с ним самим. Однако вслед за тем, как он выпустил Рецию, задыхаясь от недостатка воздуха, он почувствовал, что у него на спине сидел кто-то и крепко сжимал его шею. Это мог быть только ребенок. Может быть, мальчик? Но ведь он все еще без чувств лежал на полу! Лаццаро было некогда думать об этом, чувство самосохранения в эту минуту пересилило все. Он хрипел, ему не хватало воздуха, – еще минута, и он задохнулся бы, не успев увидеть и отбросить врага, державшегося на его спине.

Реция, вырвавшись из рук грека и не видя причины своего внезапного освобождения, полумертвая от страха и от напряжения, упала на колени. Как безумный схватил Лаццаро руки, сжимавшие его шею, он чувствовал теперь, к крайнему ужасу, что сзади чья-то голова касалась его. Итак, на нем сидело человеческое существо. Так как руки его не достигали цели, он пробовал употребить в дело зубы, хватался за голову врага и пробовал изо всей силы удариться спиной о стену, чтобы только сбросить его, но все было напрасно. Страшный вид имел бешеный грек, на спине которого сидело неуловимое существо.

Он выбежал из камеры – страшное существо оставалось на нем, как южноамериканская сороконожка, впивающаяся в тело. Он должен был тащить его с собой! В своем безумном бегстве Лаццаро чуть было не опрокинул старого дервиша Тагира, который, найдя дверь в камеру двух заключенных еще открытой, запер их, убедившись предварительно, что они были в камере.

Хрипя, ударяясь о стены, как сумасшедший, с широко выпученными глазами, с пеной у рта, бросился грек по слабоосвещенным коридорам к лестнице, – в одно мгновение он был уже внизу, но на спине его все еще сидел ужасный призрак. Он увидел голову, он узнал Черную Сирру! Дочь гадалки, которую он сам похоронил, руку которой в знак смерти принес старой Кадидже, теперь сидела на нем и своими руками сжимала ему горло, он видел даже остаток левой руки у своей шеи. Это призрак Черной Сирры схватил его в ту минуту, когда он уже держал в руках Рецию. Как ослепленный бешенством и болью бык неудержимо бросается в стороны, не видя и не заботясь о том, куда он попадет, точно так же и Лаццаро бросился через дверь и темный коридор в зал дервишей. Он забыл уже, что призрак Черной Сирры все еще сидел на нем и сжимал его горло, ноги его двигались машинально. Наконец он достиг большого, открытого сверху зала, где воющие дервиши Кадри совершали свои религиозные обряды. Шатаясь, вступил грек в середину их круга с ужасной ношей и, хрипя, грохнулся на пол между вскочившими от ужаса дервишами.

XXVII. Переодетый принц

Вернемся теперь снова к тому вечеру, когда переодетый принц со своим слугой Хешаном отправился в сераль, чтобы искать следы маленького Саладина. Между тем как принц Мурад во дворе запальчиво говорил с Зора-беем, мушир Изет показался в передней султанши Валиде, находившейся в серале. Изету было вменено в обязанность наблюдать за принцами, и султанша-мать тотчас приняла его, так как она считала это наблюдение очень важным. Мушир Изет вошел в комнату, где на диване сидела султанша Валиде, и поклонился ей низко, со всеми знаками глубочайшего почтения.

– Ты приносишь мне известие, касающееся принцев? – спросила она.

– Ваше величество! Соизвольте выслушать мое важное известие, – сказал мушир. – Принц Абдул-Гамид не оставляет никогда Терапии и занят назначениями и распоряжениями относительно устройства своего маленького дворца в Китхат-Хапе, у Пресных вод, куда принц хочет переехать, как только придут вещи из Парижа. Принц же Мурад с некоторого времени в сильной тревоге, и причина тому– незнание участи принца Саладина.

– Какой вздор! Принц Мурад может быть спокоен, потому что мальчик этот во всяком случае останется жив! – воскликнула султанша Валиде.

– Принц хочет увериться и получить нужные объяснения, – продолжал мушир, – поэтому его высочество сегодня вечером, в сопровождении слуги, переодетый, потихоньку оставил Терапию.

– Переодетый? В каком же костюме?

– Его высочество одели мундир баши.

– А где находится принц?

– Внизу, во дворе сераля, ваше величество! Его высочество явились в сопровождении слуги и вступили в жаркий спор с офицером Зора-беем, которого они искали.

– Этот Зора-бей заодно с принцем? Сопровождал ли он принца?

– Его высочество искали Зора-бея, по всей вероятности, питая надежду получить от него сведения о местопребывании маленького принца Саладина!

– К чему это переодевание? Что значит этот маскарад? – воскликнула султанша. – Хотят сыграть со мной шутку, или же сделаться посмешищем прислуги? Принц ведь и без подобного средства может оставлять свой дворец, к чему же такое переодевание?

Мушир поклонился, пожав плечами.

– Пусть немедленно попросят принца и его свиту отправиться в Розовый киоск, дальнейшее пусть решит сам султан.

Это походило на арест. Изет снова поклонился.

– Приказание вашего величества будет немедленно исполнено, – сказал он тоном рабской преданности.

– Ступай и донеси мне, как только принц и свита его будут в киоске, – приказала султанша Валиде. – Я хочу тогда оставить сераль. Пусть предварительно займут караулами все входы в киоск, как это предписывает достоинство принцев. Чтобы приказание мое было исполнено!