Его супруга между тем вышивала золотыми нитями ризы священникам и читала одну молитву за другой, будто нескончаемую литанию. Несмотря на то что Педро несколько раз в неделю отваживался воспользоваться постыдным отверстием в ночной рубашке Марины, детей, столь им желанных, так и не появлялось. Так проходили годы, медленно и докучно, то в полузабытьи пылающего лета, то в уединении зимы в нестерпимой суровости Эстремадуры.
Несколькими годами позже, когда Педро де Вальдивия уже смирился с тем, что ему суждено бесславно состариться рядом со своей супругой в безмолвии дома в Кастуэре, к ним заехал путник, который привез письмо от Франсиско де Агирре. Приезжего звали Херонимо де Альдерете, родом он был из Ольмедо. У него было приятное лицо, копна кудрявых волос цвета меда, пышные турецкие усы с напомаженными и загнутыми вверх кончиками и пылающие глаза мечтателя. Вальдивия принял его с гостеприимством порядочного испанца и предложил остановиться в своем доме, который, конечно, не отличался роскошью, но все же был удобнее и безопаснее, чем постоялый двор. Дело было зимой, и Марина распорядилась затопить камин в гостиной, но горящие дрова не справлялись даже с полумраком, не говоря уж о сквозняках. В этой спартанского вида комнате, почти лишенной мебели и украшений, и проходила большая часть жизни супругов. Там Педро читал, а Марина занималась рукоделием; там они обедали и там же оба, преклонив колени перед алтарем, стоявшим у стены, молились. Марина подала мужчинам терпкого домашнего вина, колбасу, сыр и хлеб, а затем удалилась в свой угол вышивать при свете свечи, пока они беседовали.
У Херонимо де Альдерете была задача навербовать людей для путешествия в Новый Свет, и, чтобы соблазнить народ, он рассказывал на площадях и в тавернах завлекательные россказни о домашней утвари из чистого золота, висящей на толстой серебряной проволоке. В письме, которое Франсиско де Агирре написал своему другу Педро, тоже говорилось о Новом Свете. Альдерете восторженно повторял своему амфитриону расхожие сказки о невиданных возможностях, которые таит в себе этот континент. Он говорил, что не видит места для благородных подвигов в Европе, которая прогнила, одряхлела, погрязла в политических заговорах, в придворных интригах, в проповедях еретиков, всяких лютеран, по чьей милости разделился христианский мир. Будущее — за океаном, уверял он. Большой простор для свершений есть в Новом Свете, или Америке — такое имя дал этим землям один немецкий картограф в честь Америго Веспуччи, хвастливого мореплавателя-флорентийца, которому честь их открытия вовсе не принадлежит. По мнению Альдерете, эти земли следовало бы назвать в честь Христофора Колумба — Христофорией или Колумбией. Но, с другой стороны, название уже дано, и это далеко не главное, продолжал он. В Новом Свете были особенно нужны честные и бесстрашные идальго, со шпагой в одной руке и крестом в другой, жаждущие открывать и завоевывать. Невозможно даже вообразить себе просторы тех земель, бескрайнюю зелень лесов, полноводность прозрачных рек, глубину и спокойствие озер, богатство золотых и серебряных жил. Там можно добывать не столько сокровища, сколько славу, жить полной жизнью, сражаться с дикарями, исполнять свое высшее предназначение и, с Божьей помощью, основать династию. Все это и гораздо большее возможно в тех далеких пределах империи, уверял он, где летают птицы с роскошным оперением и живут женщины с кожей цвета меда, нагие и сговорчивые. «Простите меня, донья Марина, это всего лишь образное выражение…» — добавил здесь Альдерете. В испанском языке недоставало слов, чтобы описать все то изобилие, которое дарила тамошняя земля: жемчужины размером с перепелиное яйцо, золото, буквально падающее с деревьев, и столько свободной земли и индейцев, что любой солдат может сделаться владельцем имения с целую испанскую провинцию. Но самое главное — то, что все эти народы ожидают воспринять весть об Истинном Боге и благодать испанской цивилизованности. Альдерете добавил, что их общий друг, Франсиско де Агирре, тоже собирается отправиться в Новый Свет и его жажда приключений столь велика, что он готов покинуть свою возлюбленную супругу и пятерых детей, которые у него появились на свет за эти годы.
— Так вы полагаете, что для людей вроде нас еще остались возможности на новом континенте? — недоверчиво спросил Вальдивия. — Прошло уже сорок три года со времен первого прибытия Колумба в те края и двадцать шесть лет с тех пор, как Кортес завоевал Мексику…
— И ровно столько же — двадцать шесть — с тех пор, как Фернан де Магеллан начал кругосветное путешествие. Как видите, земель становится все больше и наши возможности безграничны. Для нас открыт не только Новый Свет, но и Африка, Индия, Филиппинские острова и многое другое, — с убеждением отвечал молодой Альдерете.
Он повторил Вальдивии то, о чем рассказывал во всех уголках Испании: историю о завоевании Перу и о потрясающих воображение тамошних богатствах. Несколько лет назад двое никому не известных солдат, Франсиско Писарро и Диего де Альмагро, присоединились к группе людей, которые поставили себе целью добраться до Перу. Презрев достойные гомеровских поэм опасности, они совершили два путешествия — отправились на кораблях из Панамы и поплыли вдоль изрезанного побережья Тихого океана, ощупью, без карт, постоянно держась южного направления. Они руководствовались рассказами, слышанными от индейцев из разных племен о месте, где домашнюю утварь и мотыги делают из чистого золота и украшают изумрудами, где ручьи — из жидкого серебра, а листья на деревьях и жуки-скарабеи — золотые. Так как точно не было известно, где находится цель их путешествия, им приходилось часто бросать якорь и высаживаться на землю, чтобы осмотреть земли, на которые доселе не ступала нога европейца. В этом тяжелом путешествии многие испанцы погибли, а другим, чтобы выжить, пришлось питаться змеями и другими ползучими гадами. Во время третьей экспедиции, в которой Диего де Альмагро не участвовал, поскольку был занят набором новых солдат и поиском денег для снаряжения еще одного корабля, Писарро и его люди наконец достигли страны инков. В полузабытьи от усталости и жары, затерянные между морем и небом, испанцы сошли со своих порядком потрепанных кораблей и ступили на блаженную землю с плодородными долинами и величественными горами, совершенно не похожую на пропитанные ядовитыми испарениями джунгли севера. Их было шестьдесят два конника-оборванца и сто шесть измученных пехотинцев. С большой осторожностью они стали продвигаться вглубь страны: солдаты шли в тяжелых доспехах, осеняя дорогу крестом, с заряженными аркебузами и шпагами наголо. Навстречу им вышли люди с кожей древесного цвета, одетые в тонкие разноцветные ткани; они говорили на языке с певучими гласными и очень испугались пришельцев, потому что никогда в жизни не видели ничего похожего на этих бородатых существ, будто бы наполовину зверей, наполовину людей. Впрочем, и сами пришельцы удивились не меньше, потому что не ожидали найти такую развитую цивилизацию, как эта. Они были поражены тамошними произведениями архитектуры и инженерными сооружениями, тканями и драгоценностями.
Инка Атауальпа, властитель этой империи, находился тогда не в столице, а на термальных источниках с целебной водой, где его окружали тысячи придворных и роскошь, сравнимая с роскошью двора Сулеймана Великолепного. Туда, к Атауальпе, прибыл один из капитанов отряда Писарро, чтобы пригласить Великого Инку на переговоры. Правитель империи в окружении пышной свиты принял капитана в белом шатре, украшенном цветами и фруктовыми деревьями в горшках из драгоценных металлов, среди бассейнов с теплой водой, где нежились сотни принцесс и играли стайки детей. Инка был скрыт за занавесью, потому что никому не позволялось смотреть на него. Но затем любопытство Атауальпы взяло верх над нормами этикета, и он приказал убрать ткань, чтобы как следует рассмотреть бородатого чужеземца. Так капитану удалось лицезреть монарха. Инка был молод, с приятными чертами лица и восседал на золотом троне под балдахином, украшенном перьями попугаев. Несмотря на странные обстоятельства, искра взаимной симпатии вспыхнула между испанским офицером и знатным индейцем кечуа. Атауальпа пригласил чужестранцев на пир, где кушанья подавали на блюдах из чистого золота и серебра с узорами из аметистов и изумрудов. Капитан передал Инке приглашение Писарро, хотя и мучился угрызениями совести, зная, что Писарро хочет заманить правителя в ловушку и взять его в заложники, — это была обычная стратегия завоевателей в подобных случаях.