Ульрика казалась польщенной.
На Санделле красовалась шляпа с широкими полями, потертые джинсы, ботинки, выглядевшие как дешевая копия лучшего бренда, и просторная белая блуза, расстегнутая почти до пупа. Его обычный прикид, дополненный на этот раз темными очками, которые съехали на самый кончик носа и в любой момент грозили соскользнуть.
– Какими судьбами в нашей деревне? – верещал Томми.
Он старался подражать сконскому диалекту, но в итоге выглядел совершенным идиотом, в стельку пьяным к тому же.
– Будешь играть? – поинтересовался я.
– Нет, но ты же знаешь, надо подзарядить блюзовые батареи и все прочувствовать для начала, ты знаешь, как это…
– Звучит многообещающе, – кивнул я.
– А сам-то ты, Свенссон… – он кивнул на мой гитарный футляр, – сам-то играешь?
– Н-нет, не сейчас, – замотал головой я.
– Достань ее, – потребовал Томми, – и я буду ласкать ее, как женщину.
– Не сейчас, – настаивал я. – Мы хотим есть.
– Пей, и да изольются на тебя потоки Бахуса, – кивнул он. – А я возьму еще коньяка. Мы еще сыграем блюз, ночь долгая.
Он поковылял к столу и, прежде чем плюхнуться в кресло – под портретом молодого Джонни Кэша [8] с сигарой во рту, – бросил воздушный поцелуй Ульрике. Его подвыпившая спутница держала в руке полный бокал и изо всех сил старалась не расплескать содержимое. Поэтому не отреагировала, когда Санделль положил руку на ее плечо.
– «Да изольются на тебя потоки Бахуса», – повторил я, направляясь к барной стойке. – Откуда это?
Между тем пришло время изучить фирменные предложения «Бастарда». Я нервно листал меню, тыча пальцем в «паштеты» и «рулеты», но вовсе не потому, что проголодался. Скорее, был возбужден. С неменьшей страстностью я перекатывал бы сейчас шарики для пинг-понга.
– Ты действительно играешь на гитаре? – поинтересовалась Ульрика на той разновидности сконского диалекта, которая у меня ассоциировалась с интеллектуальными футбольными звездами и рекламой.
– Нет.
– Тогда почему таскаешь с собой гитару?
– Там не гитара, – кивнул я на футляр.
– А что?
– Узнаешь или нет – зависит от тебя.
– От чего?
– От того, будешь ли ты мне перечить.
– Но ты же знаешь… – рассмеялась она. – Я выбрала на букву «О».
В свое время я отослал ей по мейлу список синонимов слова «перечить» и спросил, какой ей ближе: «быть непослушной», «дерзить», «озорничать»… Она назвала последнее.
Наше внимание привлек шум у входа. Администратор Томми Санделля Кристер Юнсон пытался вывести своего подопечного из зала. Я немного знал Кристера Юнсона. Когда-то он играл на бас-гитаре в разных группах, а последние несколько лет организовывал гастроли давно погасших звезд вроде Томми Санделля.
Если Санделль под старость и выглядел, и вел себя как автор-исполнитель, то внешность Юнсона за последние десятки лет ничуть не изменилась. Худощавый, с длинными темными волосами, он напоминал Рода Стюарта или Рона Вуда в молодости, когда «Фейсис» были если не самой успешной, то уж точно самой веселой рок-группой в мире. Кристер Юнсон носил кожаную куртку, черные джинсы, кроссовки и выцветшую футболку с классическим логотипом группы «Доктор Филгуд» [9] – человечком с рожицей-смайликом, в солнечных очках и со шприцем.
Кристер Юнсон, похоже, уже оплатил счет и теперь пытался вытолкнуть Томми Санделля, который стоял в дверях с бутылкой вина в одной руке и бокалом в другой и разевал рот – видимо, пел. Голоса его мы не слышали: публика в зале слишком громко гудела.
Не знаю, чем пригрозил или соблазнил Кристер Томми, но компания в конце концов скрылась из виду. И когда мы с Ульрикой обсуждали ее кольцо в форме бабочки, у входа никого не было.
– Может, пойдем ко мне? – предложила Ульрика. – Это рядом, возле площади Густава.
Я заплатил, мы вышли и молча направились в сторону площади Густава Адольфа. Она взяла меня под руку.
Ульрика Пальмгрен жила в большом белом доме. Стиль – быть может, функционализм, я плохо в них разбираюсь. Пять лестничных пролетов – и мы оказались в просторной квартире с выходящими на площадь большими окнами, тремя комнатами и тесной кухонькой, которые по-английски называются «pentry». Мы сняли верхнюю одежду, и хозяйка пригласила меня в гостиную.
– И… что теперь будет?
Она стояла посреди комнаты с распущенными волосами, в темном платье до колен с пояском и в тех же сапогах, что и в Стокгольме.
Я приблизился, положил ей на плечи руки, а потом провел ладонью по спине, до самого низа.
– Это, например…
«Этого» оказалось мало. Она осторожно отвела мою руку, словно не желая тратить время на бестолковые нежности.
– Ты… ты не мог бы… я хочу… чтобы так, как…
– Куда нам спешить? – успокоил я ее.
Впрочем, я и сам не любил долгих прелюдий.
– Подожди здесь, – велела Ульрика и ушла в спальню.
Пока она рылась в платяном шкафу в другой комнате, я рассматривал вставленные в рамочки афиши на стенах. Все лучшее адвокат забрал себе, – писала она мне по мейлу. Я увидел диски Майлза Дэвиса и Рианны рядом с CD-проигрывателем – безусловно, показатель хорошего вкуса, во всяком случае среди поколения, которое не любит скачивать музыку в Интернете или не знает, как это делается.
Ульрика вернулась с пожарным шлемом в руках:
– Я хочу… чтобы ты надел это…
– Где ты его взяла? – удивился я.
– В «Блокете» [10] , – ответила она, как будто это слово объясняло все.
Я никогда не придавал большого значения маскарадам, был к ним равнодушен. В Лондоне я одно время встречался с женщиной, у которой в спальне стояла парта, а в гардеробе висела школьная форма и хранилась розга. Пока переодевалась она, все шло нормально, но когда она потребовала от меня напялить шлем викинга, вломиться к ней в квартиру и изнасиловать, я пошел на попятную. Я не насильник, даже в фантазиях.
Итак, теперь я держал в руках пожарный шлем, и, похоже, самый настоящий.
– Попробуй, – кивнула на него Ульрика Пальмгрен. – Должно сработать.
Поскольку я не любитель маскарадов, мне следовало уйти уже тогда. Но я представил себе ее мягкое, теплое тело, вспомнил упругость ее ягодиц и надел шлем.
И почувствовал себя идиотом.