Я замялся:
– Ах да, вы ведь живете в деревне… Это замечательное красное вино.
– Вот как? А я трезвенница, в жизни не выпила ни капли алкоголя.
– Что, и в тот раз тоже? – не поверил я.
– Да, тогда я вышла из церкви, с репетиции хора, и обнаружила, что у меня на велосипеде спустили оба колеса. А тут подвернулся мужчина на белом автофургоне.
Я схватился за голову. До сих пор я полагал, что «экзекутор» наказывал девушек за разврат и недостойное поведение, но в случае с Сесилией об этом и речи не шло. Она была пай-девочкой, маменькиной и папенькиной дочкой, трезвенницей и пела к тому же в церковном хоре. Я не сомневался, что о проколотых шинах также позаботился он.
– Он как-нибудь объяснился? Сказал за что?
– Говорил что-то насчет урока, который я должна извлечь.
– Извлечь урок? – переспросил я.
– Я была в шоке, поэтому плохо запомнила. Но что-то такое звучало…
– А что случилось с велосипедом? Вы напоролись на разбитую бутылку?
– Нет, кто-то проколол обе шины.
Завершая разговор, я вспомнил своего папу.
– Подумать только! – восклицал он, когда я сидел в наушниках рядом со старым магнитофоном. – Такая маленькая коробочка – и стерео…
Слово «стерео» он произносил как «стеро».
Я с восхищением посмотрел на свой мобильник.
Подумать только, и такая маленькая коробочка может достать до Новой Зеландии!
В этот момент «коробочка» сообщила мне о двух пропущенных звонках. Оба от Арне Йонссона.
– Я отыскал ее, – сообщил старик, когда я ему перезвонил.
– Кого?
– Ту, из Хальмстада.
– О!
Я не находил слов.
– Но она больше не живет там. Бывший коллега, хороший знакомый бывшего полицейского, который до сих пор имеет связи в полиции, нашептал, что она переехала в Гётеборг, к мужу. А та, что жила в Гётеборге, погибла в автомобильной аварии семь лет назад. Ты понимаешь, о ком я…
– И что-то подсказывает мне, вы знаете ее имя, – перебил я Арне. – Той, которая раньше жила в Хальмстаде, а потом переехала в Гётеборг.
– Мария Ханссон, – торжественно провозгласил Арне. – Ее и сейчас так зовут. Я дам тебе ее номер.
Между тем ресторан закрылся, Симон убирал посуду, сдвигал столы, складывал стулья и диванные подушки. Ему помогали две юные официантки и «мальчик» Андрюса Сискаускаса.
Я чистил зубы, когда со двора донесся странный шум.
Я давно привык ко всем здешним звукам и к тишине. Но сейчас кто-то копошился за моим домом – такое я слышал впервые. Потом раздались шаги, будто человек крался вдоль стенки.
Я вышел из ванной, проскользнул на веранду и поспешил к Симону в ресторан.
– Кто-то проник в мой дом.
Симон вышел на веранду с пятнадцатью диванными подушками на голове. Они с официантками устраивали соревнование, кто больше унесет. Симон всегда побеждал.
– Подожди! – Он свалил подушки кучей в углу и удалился на кухню.
Вскоре Симон появился с фонариком в одной руке и клюшкой для гольфа в другой. Клюшку протянул мне.
– Возьми. Такую неплохо иметь, хотя бы в целях самообороны.
Ничего подобного до сих пор держать в руках мне не приходилось. Я молча повертел свое оружие и помахал им из стороны в сторону.
– Будешь бить, я посвечу, – пообещал Симон.
– Пахнет дымом, – сказал я, с шумом втянув воздух.
Симон кивнул, снова вышел на кухню, вернулся с огнетушителем.
Лес подходил так близко, что двигаться вдоль задней стены было почти невозможно. И все же в кустах кто-то шевелился. Когда мы огибали угол, с другой стороны дома мелькнула человеческая фигура. Одновременно вспыхнула куча хвороста, которую я навалил возле стены. Пламя взметнулось на полметра, запахло бензином.
Симон оттеснил меня локтем не менее профессионально, чем Мартин Далин [45] в свои лучшие годы, вжался в стену и пустил в ход огнетушитель, тут же покрывший хворост шапкой белой пены.
– Что это было? – спросил Симон, отдышавшись.
На его лбу блестели капли пота.
– Не знаю. Кто-то хотел поджечь дом.
– А это что за черт?
Он указал на парковку. Раздался звук заводившегося мотора, и мы оба устремились туда что было сил. Однако увидели лишь фары спешащего к трассе автомобиля.
– Кому ты насолил? – повернулся ко мне Симон.
Я пожал плечами:
– Да мало кому…
– Подумай. – В голосе Симона звучала угроза.
Мы вернулись к дому. Огонь не коснулся стены. Я разбросал ногой обожженные ветки.
– Рухлядь какая-то… – Симон недоуменно вглядывался в темноту.
– Не знаю, я видел только задние фары, – развел руками я.
Мы вернулись в ресторан, где ждали официантки и «мальчик» Андрюса.
Симон налил каждому по кальвадосу.
«Мальчик» оказался трезвенником, так что я выпил и его кальвадос, когда расправился со своим. Потом пошел к себе и, прежде чем запереть дверь, обошел с фонарем вокруг дома.
В постель лег с клюшкой для гольфа.
Дома, июль
Юханна Статойл его разочаровала.
У себя на бензоколонке она двигалась и общалась как королева.
Он думал вытащить у нее изо рта теннисный мяч, как делал это со многими своими жертвами. Иногда ему доставляло наслаждение слушать их мольбы о пощаде, когда он на их глазах доставал розги. Но Юханна сразу впала в истерику и только мотала головой. Поэтому он оставил теннисный мяч на месте.
Она оказалась сильней, чем он думал. Ему пришлось поднапрячься, чтобы принудить ее лежать смирно.
Трудно оставаться королевой, когда розга гуляет по твоей заднице.
Одно радовало: прутья он срезал удачно.
Ей следовало бы проявить больше достоинства. Клиффа Ричарда она тоже не оценила.
Он не знал, была ли она в сознании, когда вокруг ее шеи затягивался ремень.
Его нога заскользила по полу, когда она испускала дух.
Он ненавидел подтирать мочу, но литовцев, которые могли бы сделать это за него, рядом не оказалось.
Он натянул трусы на распухшие бедра и ягодицы.
Потом вынес ее на лестницу, прежде чем взяться за ведро, тряпку и подмести ветки с пола.
Теперь он жалел, что она мертва. Ее саму следовало бы заставить убирать эту грязь.