– У меня есть фотографии всех домов в округе.
– Им вы ничего не предлагали?
– Я стучался, но мне никто не открыл. У них на воротах такой же динамик, как у Бергстрёма, и я решил не испытывать судьбу дважды. Как, вы сказали, их фамилия?
– Бенгтссоны, отец и сыновья, – повторил я.
Эгон кивнул:
– Вполне возможно. Но я не помню, когда они сюда переехали.
– Не найдется ли в вашем архиве фотографии Бергстрёма?
– Школьные снимки я просматривал несколько раз. Герт-Инге никогда не фотографировался с одноклассниками. Не могу сказать, с чем это связано. Или он уже тогда боялся публичности? А может, много болел? Не знаю.
– Он часто пропускал школу, – вставил Арне.
– Так есть у вас его снимок? – повторил я.
– Минуточку, не так быстро…
Эгон ухватился за подлокотник кресла правой рукой, одновременно надавил левой на сиденье и вытолкнул себя из кресла. Оказавшись на ногах, он некоторое время балансировал, раскачивался из стороны в сторону на худых ногах.
– Колени… – объяснил он, удаляясь в зал, где когда-то находилось ателье.
Через несколько минут Эгон принес черно-белую фотографию:
– Вот все, что у меня есть.
– Это Герт-Инге? – уточнил я.
Эгон кивнул и ткнул в фотографию пальцем:
– Я не репортер, как ты, Арне, но, случалось, и меня приглашали на мероприятия в разные организации. В тот раз клуб автомобилистов устраивал гонки грузовых машин в Сёдерслэтте. Точно не помню что и как, но Герт-Инге Бергстрём пришел первым.
Я взял фотографию и поднес к глазам.
– Он выступал за Бертила Мортенссона, который занимался грузоперевозками в Альстаде. Мортенссон хотел ее увеличить, вставить в рамку и повесить у себя в конторе, но Бергстрём отказался наотрез. Его едва уговорили сняться. Мне так и не удалось добиться его улыбки.
Бергстрём, мрачнее тучи, стоял на нижней ступеньке машины. Он опирался на открытую дверь, положив левую руку под подбородок. «Вольво» – прочитал я на капоте.
Фигуры Бергстрёма почти не было видно за дверью, но из-под закатанных рукавов выглядывали довольно мускулистые руки. Голова показалась мне слишком большой, а щеки уже обвисли, несмотря на молодой возраст. Прически я не видел из-за надвинутой на лоб кепки.
– Здесь ему только двадцать два, – пояснил Эгон.
– По нему не скажешь, – заметил Арне.
– Он всегда был крупным мальчиком.
Мы достали вырезку из газеты «Даллас-Форт уорд ньюс» и сравнили.
– Где это он? – кивнул Эгон на фото.
– На транспортной конференции в Техасе, – ответил я.
– И здесь его заставили сниматься, – заметил Эгон. – Это же видно. Есть люди, которым очень неуютно перед камерой, тут уж ничего не попишешь.
– Почему Бергстрём не любит фотографироваться? – спросил меня Арне, когда мы поворачивали от дома Эгона Берга на улицу.
– Ему есть что скрывать, – пожал плечами я.
И с этим было трудно не согласиться.
Сам Драган, конечно, не приехал менять мне шины.
Явился юноша по имени Патрик – так, по крайней мере, было написано на беджике, пристегнутом к его комбинезону. На коротко стриженных белокурых волосах лихо сидела бейсболка «Мальмё-ФФ». Он приехал в Андерслёв с домкратом и четырьмя шинами на небольшом автофургоне и мигом взялся за работу.
– Странно, но… не так давно я делал примерно то же самое для другой машины, – заметил парень, меняя третью шину. – Там пострадали две задние. Порезы чуть выше обода, будто тот, кто их сделал, знал, что такие не залатаешь.
– Где это случилось?
– С другой машиной?
– Да.
– В Сканёре… Очень милая дама. Какой-то мужчина взялся подвезти ее до мастерской. Здоровый… Я так и не понял, что она в нем нашла.
Я молча кивал, восхищаясь про себя его ловкими, профессиональными движениями.
Когда парень закончил, я вместе с ним отправился в офис «Шин Драгана». Вместе мы пересекли ремонтный зал, где трудились мужчина и молодая женщина под двумя подвешенными автомобилями. Оба были в элегантных комбинезонах, чистенькие, как официанты дорогого ресторана. В зале – ни пылинки. С каких пор авторемонтные мастерские стали такими? Или здесь больше не имеют дела с красками и лаками?
Драган Вукчевич оказался высоким мужчиной с пышной, тронутой сединой шевелюрой и крепким рукопожатием. Он беседовал с кем-то по телефону, время от времени поглядывая на укрепленный на стене монитор.
По-шведски Драган говорил без акцента. Когда он, пробежавшись пальцами по клавиатуре, напомнил о страховке, я удивился, потому что никак не ожидал, что газетная страховка еще действует.
Я подписал квитанцию и вышел в ремонтный зал, но тут же вернулся.
– Патрик говорил, подобное случалось несколько дней назад. Кому-то прокололи шины в Сканёре?
Драган поднял глаза:
– Точно. Пострадала Лизен, наша постоянная клиентка.
– А как ее фамилия?
– Хотите пригласить на ужин? Что ж, она эффектная женщина.
– Нет, просто странное совпадение.
– Малолетние хулиганы, их сейчас расплодилось…
Еще пара ударов по клавиатуре – и я получил адрес и телефон галереи в Сканёре. Вернувшись в машину, проверил по «Гуглу» – галерея называлась «Гусь». Я заложил адрес в GPS.
Сканёр в тот день выглядел опустевшим, и галерея Лизен Карлберг оказалась закрытой. Заметив движение в комнате рядом с залом, я осторожно постучал в стекло. Элегантная женщина с высоко подобранными волосами в темно-синем костюме отперла дверь и сказала, что галерея не работает. Даме было за сорок. Кольца на пальцах выглядели дорогими или сделанными на заказ.
– Собственно… мне нужна Лизен Карлберг, – объяснил я и посмотрел в мобильник – убедиться, что правильно вспомнил имя.
– Лизен в Стокгольме, но завтра будет здесь. Вы по личному вопросу или насчет картин?
Дама говорила на той разновидности сконского диалекта, которую называют «благородный сконский». Я даже смутился.
– Это личное.
– Дело в том, что сейчас, зимой, мы открываемся только по субботам и воскресеньям, и то на несколько часов.
– Тогда я зайду завтра, если не возражаете.
– Хорошо, что мне передать Лизен?
– Скажите, что заходил Харри Свенссон, хотя она вряд ли меня знает… Позвольте еще вопрос… Я слышал, недавно Лизен прокололи шины?
– Да, откуда вам известно?
– Тех, кто это сделал, нашли?
– Нет, не думаю, что полиция вообще этим занималась.