– Эт как?
– А так! – Говорухин выпустил кольцо дыма.
– Иван Грозный тоже, говорят, был пидарас, – сказала я.
– Ха-ха-ха, – засмеялся Говорухин, выпустив новое кольцо дыма. – Кругом – сплошные пидарасы.
– Не продохнуть, – подтвердила я. – Особенно нам, женщинам, обидно. Голубых – вагон.
– Вот то-то и оно, – важно произнес Говорухин, хлебнув коньяка. – А вообще – меньше фигни читайте.
– Я стараюсь: щас только эсэмэски и читаю…
Говорухин посмотрел на меня внимательно: было видно, что он мне верит.
– Правда, я и там не все понимаю, – сказала я, сделав озабоченное лицо. – Только короткие если. Типа – «я у кинотеатра», или – «не мог дозвониться».
– А как же вы фильмы смотрите? – наконец поразился Говорухин.
– А я – только легкие. Типа «Чип и Дейл спешат на помощь» или «Мыши-рокеры с Марса». Там ни пидарасов, ниче такого, да и текста мало.
– Это правильно, – сказал Говорухин наставительно. – Меньше знаешь – крепче спишь.
– Я тоже так думаю. Пусть мужчины думают об умном – кто там пидарас, а кто – нет. А я мультик позырю или «Секс в большом городе», хотя для меня и это сложновато, и спать ложусь. Женщина вообще должна сидеть дома. Так и Шамиль Басаев говорил.
…Было видно, что я наконец окончательно расположила к себе Говорухина.
Он был мною доволен.
Как писал советский графоман в фильме «Тема»: они расстались друзьями.
На последнем Минском кинофестивале, где я устроила свои чтения, на мой вечер пришел один поляк, интеллектуал Стефан, человек очень образованный.
Стефан, послушав мои байки, внезапно спросил меня, как ЧАСТО я читаю Джойса по-английски.
– Практически каждый день (сказала я, в то время как моя подружка уже умирала от смеха).
– Поэтому (продолжила я) я не всегда могу соорудить по-английски простую фразу – как пройти к отелю.
– Ирландизмы мешают? – спросил Стефан.
– Спасу от них нет, – ответила я.
– СПАСУ? Что это? – спросил Стефан, пораженный моей образованностью, интеллигентностью и вапще.
– Это ирландизм такой.
Выпивали мы в Минске с Василием Сигаревым, выдающимся режиссером вообще-то.
К тому же – чемпионом по троллингу: это просто уже Швейк какой-то, он и меня перетроллил.
В общем, вот что Вася рассказал.
Какой-то его приятель позвал двух малолетних девиц – посидеть просто.
А сосед говорит:
– А че меня не зовешь? Я что, должен дома один телик зырить?
Ну, он тогда его тоже позвал.
А утром его приятель пошел в ванную, а там сосед лежит мертвый с черенком лопаты в заднице.
Я в ужасе говорю:
– Какой кошмар!
А Вася Сигарев – так спокойно:
– Так он же сам попросил. Черенок ему засунуть…
Ну, там еще важна интонация – сказовая такая, помрешь со смеху.
Ну вот, я на вечеринке эту историю рассказала Игорю Сукманову, директору фестиваля. И тут к нему подошел вежливейший японец и с поклонами и восклицаниями АРИГОТО! – вручил подарок.
Я Игорю и говорю:
– А ты японцу эту историю расскажи!
Все хохочут, а Игорь – вдруг озабоченно так:
– Черт, не знаю, как по-английски черенок будет…
(А то бы рассказал, с него станется.)
Но это, товарищи, еще не конец истории.
Ничтоже сумняшеся, я пересказала эту историю председателю жюри Вадиму Абдрашитову, интеллигентнейшему человеку.
Вадим вначале сильно покраснел.
Но когда продолжила про японца, закричал:
– Какая прекрасная история! Какой драматургический ход!
– Разве без японца хуже было? – спросила я.
– Значительно, – сухо ответил Абдрашитов.
Пошли мы как-то с подружкой, Аллой Шелимовой, в Гоголь-центр.
После фильма сели в кафе.
Армянское.
А там шикарная роспись – типо фреска, прямо на стене. Такая наивная, рыночного стиля.
Изображены на ней трое пирующих прямо на траве (позади Арарат).
Один из них – Фрунзик Мкртчян, другой – спиной сидит, а третий… Джордж Клуни.
– Смотри (говорю Алле) – Клуни!
– Смотри (говорит Алла) – Мкртчян!
– Интэрэсно (говорит посетитель-армянин), гдэ они познакомилысь?
– В театре Гоголя, наверно… На премьере фильма «Мимино», – сказала я.
– Тогда в тэатрах кино не показывали.
– Тогда где же?
– Нэ знаю, – говорит этот пожилой армянин.
Тут шашлычник говорит:
– Они нэ знакомылись.
– Просто сразу сели есть шашлык? – спросила я.
– Нет, нэ сразу. Сначала выпили…
– Так они уже тут пьяные? – спрашиваю, пока Алка за бока держится.
– А вы что, нэ выдыте?
– Вижу. Ужас. Пьяные сидят. Но, главное, не курят.
– Раньше курыли, – говорит шашлычник. – Выдите, у Мкртчяна рука поднесена к лыцу?
– Ага, вижу. Это вы сигарету ему замазали?
– Ага, я. Пусть просто пьяные сидят и нэ курят. Нам нэльзя, пусть и они тэрпят.
Как раз накануне запрета на курение в общественных местах зашла я в кафе с приятелем.
На веранду, продуваемую со всех сторон.
– Курить можно? – спросила я.
– Седня – да, – сказала официантка. – Но только до завтра. Завтра уже будет нельзя.
– А материться нельзя уже сегодня, – сказала я.
– А я и не матерюсь, – сказала официантка с обидой.
Потом подумала и говорит:
– Ну разве что в крайних случаях.
– Я тоже – в крайних, – сказала я. – Но, говорят, нельзя и в крайних.