Book.

Вылезли на кругу, там, где утром с Александром садились в трамвай. Я зябко поежилась. Скорее от недавних воспоминаний, чем от холода. Хотя холодно было о-го-го как.

– Нет, ты только погляди! Говорят, экономьте электроэнергию, когда она есть! А сами-то! Устроили иллюминацию на всю улицу, – я кивнула в сторону огромного плаката «Разыскивается за военные преступления», натянутого на глухой, без окон, стене старинного трехэтажного дома.

Плакат был подсвечен, будто реклама в мирное время. С него на нас смотрело лицо командующего армией РОСТ (так сокращенно называют республику Русских Объединенных Северных Территорий) генерала Родиона Третьякова. Лицо длинное, шевелюра рыжая, не по-военному пышная, глаза насмешливые. Не похож этот человек на военного преступника, по приказам которого наш Город уже четвертый месяц в блокаде и обстреливается почти каждый день. Хотя кто знает, как должен выглядеть военный преступник.

– Поразвешивали по всему городу. На каждом углу, будто поп-звезда или любимый родственник. А что ему, делать нечего, в Город заявляться? Пусть разыскивают на русских территориях, а не здесь!

Дед пожал плечами:

– Кто его знает. Может, и заявляется, если нужно. Он ведь не трус.

Да, Третьяков не трус. Еще недавно его чуть ли не национальным героем считали. Он даром что русский, а был полковником нашей республиканской армии. Командовал ограниченным контингентом, который наша страна направила в помощь американцам, когда они начали войну за установление демократии на Ближнем Востоке. Отец часто повторял, что сто военных – это не просто ограниченный контингент, а крайне ограниченный. Так что вряд ли он своей ограниченностью поможет установлению безграничной свободы. А вот в переделку попасть вполне способен.

Так и вышло. Обложили наших со всех сторон злобные и недемократичные арабы. Раз в десять их было больше. Американцы помогать не захотели: опасная, говорят, территория, а у нас своих проблем с аборигенами хватает. Сдавайтесь, говорят. Потом, может, что-нибудь придумаем. Ну и наши власти велели ограниченному контингенту сдаваться. А Третьяков приказ главнокомандующего не выполнил. Знал, как обозленные насильственной демократизацией арабы с пленными союзниками американцев обходятся.

В общем, организовал он защиту своего пустынного гарнизона, а потом и прорыв из окружения. Обошлись минимальными потерями. С нашей стороны пять человек погибло. А сдались бы, всем смерть от пули избавлением показалась бы. Кстати, арабы нашу страну после этого зауважали. Особенно когда узнали, что во главе контингента русский. У нас о том, что Третьяков – русский, особо не вспоминали. Гражданин нашей страны, офицер армии, – чего еще надо? После того как операция завершилась, Третьякова наградили и прославили, хотя он и не выполнил приказ главнокомандующего о сдаче в плен. Но ведь если все прошло так здорово, чего придираться? Контингент с Ближнего Востока вывели. А Третьяков вышел в отставку. Почему его опять потянуло воевать, мне, естественно, неизвестно. А вот почему за русских – как раз понятно. Он-то о том, что русский, вряд ли когда-нибудь забывал.

В подъезде было темно, как и все последние месяцы. Даже если есть электричество в Городе, подъезды все равно из экономии не освещают. Это же не портреты разыскиваемых преступников. Ну, ничего, все уже привыкли и по лестницам пешком карабкаться, и шею в темноте не сворачивать. Звонки, конечно, тоже не работали. Я поскрежетала ключом в замке, и мы с Дедом ввалились в еще более темный, чем лестничная клетка, коридор. Мамин голос, точнее ее крик, я услышала сразу. Откуда она кричит, было не видно из-за полного мрака. Но само по себе это не просто странно, а из ряда вон: за всю свою жизнь я не слышала, чтобы мама кричала, тем более – так.

– Ты сам-то хоть понимаешь, что делаешь, безответственный идиот? О себе не думаешь, на меня тебе наплевать, подумал бы хоть о сестре! Ее-то ты, кажется, любишь?

– А при чем тут Марта? – пробубнил Александр, и я поняла, что они в его комнате.

– Если бы ты попался как организатор этого… А ты же организатор, я права? Мало бы всем не показалось! Тебе недостаточно, что они убили отца и Дина? Ну конечно! Что тебе память о них, если и о живых не думаешь!

– Ты же ничего не знаешь! Все не так, как ты думаешь, это не они убили папу и Дина! И не кричи так, соседи услышат, – в голосе Александра прорезались злые и отчаянные нотки. – Подожди, я тебе сейчас докажу!

– Да, соседей ты испугался, а полиции не боишься, – такой уж ты смелый.

Тут я не выдержала и шагнула в комнату. Свет не горел, только от включенного компьютера, экран которого разноцветно светился, падали блики на лица мамы и брата. Растрепанные волосы Александра были темно-голубыми, а мамины глаза на почти невидимом лице казались черными провалами. На мгновение стало жутко, будто это не мама и Александр, а странные существа из другого мира.

– Сейчас я тебе докажу, ты только посмотри! – Александр метнулся к компьютеру, попытался что-то найти в потемках, уронил и рассыпал по полу бумаги и, чертыхнувшись, повернул выключатель.

Пыльный свет неровно расплылся по комнате, в центре которой стояла мама, держа в руках листок. Я сразу поняла, что это за листок. Листовка, одна из тех, что распространили сегодня в школе.

Несколько десятков таких же шевелил на полу сквозняк. Это их только что уронил и рассыпал Александр.

– Да! Я тебе покажу! – теперь кричал брат.

А мама, взглянув на меня, так же металлически и неприступно, но уже гораздо тише, будто убавили громкость, сказала:

– Успокойся, ради всего святого, здесь дети.

Александр наконец нащупал диск, который, видимо, и искал, вставил его в дисковод, взглянул на нас с Дедом (тот, оказывается, тоже был в комнате). Разогнулся и прямо по разбросанным на полу листовкам и другим вещам шагнул к нам.

– Дети, говоришь? Что ж, пусть и они посмотрят, им будет полезно, – брат своими сильными руками толкнул нас к компьютеру, его пальцы впились мне в плечо.

– Очумел, что ли? Больно же! – взвыла я.

В звуковой колонке щелкнуло, а на экране появилось изображение.

Что это за запись и откуда она у Александра, я догадывалась. Говорили по-английски, внизу шли титры на нашем языке. Но они мне были не нужны. Английский я знаю неплохо (может, в этом одна из причин моей удачи на литературном конкурсе: госпожа Анна отправила не только оригинальное стихотворение, но и мой же перевод его на английский). Тем более для большинства из тех, кто оказался в кадре, английский явно не был родным. Ну а значит, и понимать их легче. Трое были наши. Министр внутренних дел, который в октябре, когда русские угодили снарядом прямо в его министерство, погиб. Я даже вспомнила его фамилию: Омелик. Второй – председатель Национального совета безопасности Лажофф. Третьего я не знала, но, судя по акценту, был он тоже из наших.