Book.

– Интересно, а как там, в Париже, держится ради сестренки Томаса драгоценный сынуля нашего Помойки?

Во дает Милка! От нее я такой смелости не ожидала. Вообще ей и Томасу высовываться опасно. Гимназия наша хорошая, учатся здесь или умные, или богатые. А эти, кажется, ни деньгами, ни высокими баллами похвастаться не могут. Отчислят ведь, не успеют оглянуться! Вот и будут ходить в соседнюю с домом школу, где ни отопления, ни бесплатных горячих обедов.

– Патриотизм, патриотизм! Никто ведь русских и не оправдывает. Но тут понятно: они враги. А свои почему такие? Почему одни гнилую картошку едят, а другие по ресторанам и казино ходят? А своих детей, которым на линию обороны надо бы, раз уж папы – такие патриоты, за границу отправили.

– Мой дед говорит: кому война, а кому – мать родна. Так испокон веков было.

– Между прочим, это русская поговорка.

– Русская – не русская, какое дело, если испокон веков.

В разговор вступало все больше народа, и это грозило превратиться в бунт на корабле. Или чего похуже. Молоденькая госпожа Анна явно теряла контроль над ситуацией.

И тут случилась еще одна неожиданность. Вмешался Дед:

– Ладно, кончайте, – сказал он. – Кому лучше от всех этих разговоров? Что, стрелять станут меньше, или еда появится? Или госпожа Анна все казино позакрывает и вернет в Город тех, кто уехал?

Учительница с благодарностью посмотрела на Деда, а народ вдруг умолк. Собственно, Дед был прав, и это поняли все. Обычно он никогда не вмешивался в разговоры о войне, блокаде, политике, не обсуждал ни ночных обстрелов, ни русских. Только, может быть, рыночную дороговизну. Вообще-то не мудрено. Он ведь беженец из Синереченска, а там, говорят, русские страшные дела творили. Никому, в том числе и мне, ни о своей жизни в Синереченске, ни о бегстве оттуда Дед и словом не обмолвился.

Как только класс затих, госпожа Анна вернулась к прерванному монологу, будто никакого спора и не было.

– Так вот, ребята. Приятная новость заключается в том, что ваша одноклассница Марта Даба стала победительницей детского общеевропейского литературного конкурса «Дети против войны и терроризма», ее стихотворение вошло в сборник произведений победителей, и она получила приглашение на праздничную благотворительную елку двадцать пятого декабря! Давайте от души поздравим ее.

Народ захлопал, кто-то выразился, что я, мол, крута. Ребята у нас в классе вообще-то что надо. А мне стало как-то неловко. Не знаю почему. Излишней скромностью я не страдаю, и хотя быть на виду не очень люблю, но в родном-то классе, среди ребят, со многими из которых седьмой год вместе учишься! Однако чувство неловкости не отпускало. Особенно когда выяснилось, что у госпожи Анны имеется этот сборник. Она открыла его и начала читать мое стихотворение, написанное в октябре. Сама я ни на какой конкурс его не отправила бы, эта была ее инициатива. И по-моему, победе она радовалась больше, чем я.

Дома полны вечерней дрожью

И мучаются липким страхом.

Вдруг тишины не потревожит

И стекла не развеет прахом

Взрыв – тот, что землю, словно мячик,

Небрежно отшвырнет в сторонку,

В последнем не зайдется плаче

Над мертвой матерью ребенок?

Читала Анна с излишним пафосом, а еще с паузами, будто во время диктанта. От этого стихи казались мне совершенно чужими.

И мир, неотвратимо рушась,

Не вспыхнет в огненном хаосе,

Вдруг не взметнется в небо ужас,

Все разделив на «до» и «после»?

Вдруг ничего еще не будет,

И все проснутся на рассвете?

Не умерла надежда в людях

За полмгновения до смерти.

Я вдруг явственно услышала причитания маленькой девочки в трамвае: «Мамочка, пусть ничего не будет, сделай так, чтобы ничего не было». Но учительница, слава богу, закончила. По школьному радио объявили, что и урок тоже закончен – звонок по-прежнему не работал. Вот уж не предполагала, что литература может оказаться для меня не лучше алгебры. Ну, по крайней мере, политики сегодня больше не будет, подумала я, выходя из класса. Как же я ошибалась!

Все-таки я жутко ненавижу Золиса! Он еще молодой, не старше тридцати, но ничтожный и злобный. Всегда в сером штопаном свитере, и волосы у него тоже серые, реденькие. Ну подумаешь, свитер старый, – был бы человек нормальный. Но Золис – человек исключительно ненормальный. Закомплексованный и все свои комплексы на нас отыгрывающий. Гад, одним словом. Да еще на контрольных не тесты дает, где можно ответы выбирать (а у меня интуиция хорошая, на положительный балл я бы точно навыбирала), а задачи. И чтобы с полным решением! И не посписываешь у него. Очки толстые, а все видит через свои окуляры. Особенно Золис не любит, когда для подсказок используют мобильники и прочие высокие технологии. Вот и сейчас наклонился над Деннисом, хлоп – и вытащил у него из рукава трубку:

– Меркалис, не трудитесь. За работу вам «ноль». Полугодовой бал у вас неудовлетворительный, так что можете отдыхать до следующего полугодия. Впрочем, с мозгами вам не поможет и Санта-Клаус.

– Но господин Золис! Я же ничего не сделал. Посмотрите, сети даже нет, связь опять не работает.

– Что ничего не сделал, это я и так вижу. Потому и «ноль» за работу. А будете пререкаться, мигом окажетесь за дверью.

Для Золиса выставлять в коридор на растерзание Черному Иосифу – дело обычное. Деннис, оттолкнув от себя чистый лист, уныло уставился в окно.

А нас с Дедом Золису ни разу поймать не удалось. Мало того, что у моего друга определенно талант к этой распроклятой алгебре, так что он без особого труда за урок и свой, и мой вариант делает. Он еще и подсказывает классно. И вообще, у нас с ним взаимопонимание не то что с полуслова – с полузвука! Золис, ясное дело, все прекрасно понимает. Но что толку понимать, коли разоблачить не в силах. Он и рассадить нас без причины не может, потому как в гимназии – самоуправление и демократия, хоть и ограниченные чрезвычайными обстоятельствами. Но в данном случае обстоятельства ни при чем. Не пойман – не вор.

Хотя однажды отомстил мне Золис зверски, – тогда-то я его и возненавидела. В начале декабря Дед целую неделю не ходил в школу. Не то простудился, не то проблемы у них с матерью какие-то были. Скорее, проблемы, потому что плел он мне что-то невнятное, я даже обиделась. Лучше бы сказал по-простому, что секрет, разве я не поняла бы? Но обида – полная ерунда по сравнению с тем, что за время его отсутствия случилось. Мало того, что в эти дни была самостоятельная работа по алгебре, и я, естественно, провалилась. Так Золис четыре дня подряд вызывал меня к доске. И все четыре раза ставил, выражаясь маминым языком, «пары». Хотя отвечала я, как мне кажется, не меньше, чем на «пятерку» по десятибальной системе. До этого оценки у меня были вполне приличные (мы уж с Дедом постарались), но чтобы получить удовлетворительный балл в полугодии, за контрольную мне нужна «восьмерка», про «шестерку», конечно, было маме в утешение.