Вокруг с заполошным кудахтаньем металась Стеша и еще парочка слуг во главе с бледным Андрюхой. Ну не настолько не в себе, чтобы не признать. Потом они у меня непременно поплачут. Догадываюсь, кто такой шустрый издевается. Он тоже свое получит. О чем не преминул и сообщить с соответствующей руганью. Не зря остальные попрятались, хитрые. Ну им не поможет.
Я влетел в душевую, направляемый твердой рукой, вырываться из захвата которой было очень больно. Руку мне, гад, выкрутил профессионально. Чуть не так двигаешься — и достаточно легкого нажима, чтобы почувствовал: дальнейшее упрямство ведет к перелому. Уж очень неприятные ощущения. Встал в позу молящегося, только что не на колени, но голова склоненная, и сверху полилась далеко не горячая вода.
До нормального унитаза так руки и не дошли. Пришлось бы перестраивать слишком много в доме, чтобы выводить трубу, да и давление, нужное для подъема воды наверх, создать не так просто. Вышел компромисс. Под вдумчивое сидение соорудил нечто вроде стула, вниз вставляется горшок, и потом его выносят. Зато сидеть удобно, не поджимая ног и не в позе орла. Этих моих заскоков в очередной раз никто не признал. Все продолжали справлять нужду привычным способом. У короля французского даже должность имеется на этот счет, и почетная. Один я, понимаешь, выпендриваюсь.
Зато душ одобрили. Правда, опять же пришлось бак на крышу и слив приделать, оборудовав пол специальным корытом. В доме заопасался варганить, чтобы не протекло ниже. Все же герметики никакой, пойдет по стыкам, все сгниет и запросто повалится через годик. А на улице никаких неприятных чудес. Дергаешь за цепочку — и течет из дырявой воронки сверху. В летнюю погоду даже приятно. Правда, откуда в Петербурге такая вещь, как по-настоящему нагревающее воду солнце.
Это на юге кому и показаться могло нововведение. Здесь кривятся. Чаще всего течет холодная. Мне как раз доставляет удовольствие. С утра слегка постоял под напором — и заряд бодрости. Спать уже не тянет. Хотя, конечно, регулярно таскать воду ведрами слугам мало нравится. А вот возможность помыться очень даже устраивает. В баню каждый день не побегаешь, запачкаться можно иной раз по самые уши, а здесь удобства. Вечером частенько использую.
Вода все лилась и лилась на башку и за воротник, достаточно быстро стало холодно и неприятно.
— Все, — сказал, шмыгнув носом. — Отпусти.
— Прочухался?
— Да пошел ты!
— А драться не станешь?
— А то боишься.
— Не-а, — удовлетворенно признал Геннадий, отпуская руку. — Ты же на ногах нормально не стоишь. Тебя сейчас и Степанида щелчком пришибет.
— Ну и зачем? — спросил я, садясь прямо под текущими струями на пол.
— А хватит жалеть себя, — резко ответил Гена, прекрасно поняв, о чем я. — Плохо, горько и навсегда останется с тобой, да пора перешагнуть и идти дальше.
— Вот так легко и просто. Переступить и забыть…
— Такие вещи остаются навсегда. Только время идет, и реже возвращается душевная боль. Она никогда не уйдет окончательно и все же слабеет с годами. Придет срок — и начнешь вспоминать не только горе, но и радость. Ведь она была?
— Да, — без особой охоты согласился. — Была. Да прошла. Теперь скажи — у меня еще будет много баб.
— А и будет. Ты ишо молодой, захочется. Только не про девок нужно сейчас думать.
— А про кого? — без особого интереса переспросил. — Про тебя?
— Про людей! — возмутился Геннадий. — Сколько от тебя, придурочного, народу самого разного зависит, забыл? За собой потащил неизвестно куда — будь любезен, сударь, соответствуй. Чтобы не зря в рот смотрели и надеялись. Это же хуже предательства — все и всех бросить и пить горькую.
Да, да. Где-то я это слышал и раньше. Ты в ответе за прирученных. Взял котенка — корми и к ветеринару за прививками бегай. Да и не забывай выносить какашки за ним. А он, может быть, позволит себя приласкать. Если в настроении окажется. И поцарапает, если в данный момент не настроен с тобой общаться. Люди не кошки. Не обязан каждому нос вытирать до самой старости. Помочь — да. А дальше сам тяни лямку. У меня своя имеется…
То-то и оно… Никто не избавил меня от надзора за кучей предприятий. Может, они и останутся какое-то время на плаву, но деньги поступают через меня. Здесь взял, там вложил, в третьем месте переложил из кармана в другой. Общей схемы никто не знал. Не из особой секретности, просто постоянно приходится ловчить, выгребая из организационной или технологической проблемы к финансовой.
Плюнь я на все эти подвернувшиеся изобретения, начни всерьез эксплуатировать несколько наиболее прибыльных проектов — давно бы в золоте ходил. Наклепать на миллион морфия — и в свободную продажу. Чем не вариант? Полстраны в наркоманах, как Китай при англичанах с их опиумными войнами, а я земли скупаю. Глядишь, и в герцоги протырюсь.
— Там твоя принцесска приехала, — пробурчал Геннадий, извлекая, видимо, последний аргумент из обоймы. — Второй раз уже. Что прикажешь ей сказать, — сарказм в голосе можно было мазать на хлеб, — приболел слегка? Молочка от бешеной коровы чересчур много проглотил, теперь животом мается?
Я поднялся с трудом, едва подавив в себе желание закряхтеть по-стариковски. Принялся раздеваться, швыряя мокрые тряпки на пол.
— Что смотришь? — потребовал раздраженно. — Одежду сухую неси. И полотенце. Не также пойду в дом.
Он обернулся и заорал в дверь, отдавая распоряжение. Там кто-то зашебуршился и забегал. Я стоял под текущей водой, отвернувшись к стене, чтобы он не мог увидеть моего лица. Все равно не разобрать, где там слезы, а где обычные капли из душа, но не хотел показывать. Впервые за последнее время прорвало, и пусть на душе легче, не желаю, чтобы кто-то видел. Жизнь стоит того, чтобы жить, и незачем торопить смерть. Она приходит сама, когда еще не все куплено, не все испытано, не все задачи решены, не все ответы найдены, и забирает без спроса.
А кроме всего прочего, есть еще и Лиза-Анна. Бросить сейчас — никак. У нее тоже никого не осталось. Императрица не в счет. Она племянницу любит, но очень странною любовью. Вроде как Бирон племенную кобылицу. В будущем возможны породистые жеребята, следовательно, положено хорошо ухаживать, кормить, поить и держать в теплой конюшне. Никакой самостоятельности не предусмотрено.
— Простите, ваше высочество, что заставил себя ждать, — низко поклонился при виде Анны Карловны.
— Я рада видеть тебя в здравии, — произнесла взволнованно, осмотрев с головы до ног.
Приятно, что о тебе помнят и специально приезжают проведать, и одновременно хочется выругаться. Всем от меня чего-то надо. И все же грубить не стоит — плохого не делала.
— Мужчины странные существа, лошадей напоминают. Сильные, большие и нервные. Иногда встают на дыбы и несутся во весь опор, пока сил хватает.
— Шутишь, — сказала она с заметным облегчением.
Госпожа Адеркас одобрительно кивнула. Уж не знаю, с кем соглашается. Работу свою старательно выполняет, не оставляя с мужчиной наедине, да и сама не вредная, как выяснилось. Ничем не напоминает надзирательницу. Даже сидит не рядом, а как бы в глубине комнаты, хотя, без сомнения, все замечательно слышит. Ей главное — держать в поле зрения, а не подслушивать. Важнее всего манеры, а не слова, иным из которых ей просто лучше не внимать. Тогда и отвечать за недонесение не придется.