Вполне вероятно, ответил Кой. Если поднимется ветер и сильное волнение, локатор начнет давать сбои, да и самим им придется нелегко. А раз так, то не лучше ли им передохнуть в Агиласе или Масарроне?
Или даже вернуться в Картахену.
– До Картахены двадцать пять миль, – сказала Танжер. – Я не хочу никуда отсюда уходить.
Она произнесла это, не отрываясь от «Патфайндера» и расчерченной на квадраты карты. Хотя они и менялись, но все-таки большую часть времени перед монитором проводила она, вглядываясь в разноцветные кривые до рези в покрасневших глазах, и только тогда уступала место Кою. Когда волнение на море немного усиливалось, она бледнела, волосы прилипали к потному лицу, и становилось ясно, что качка и постоянный гул мотора доставляли ей почти нестерпимые мучения. Но она ни разу ни словом не пожаловалась. Она заставляла себя что-нибудь съесть, а потом закрывалась в душевой, долго плескала водой себе в лицо и уходила полежать. Кой знал, что биодрамина в ее упаковке с каждым днем становится все меньше. Иногда, пройдя несколько полос и устав от жары и постоянного шума мотора, они бросали якорь, и Танжер с кормы бросалась в море и заплывала очень далеко; она плыла по прямой, кролем, с широким и уверенным замахом в гребке. Она плыла размеренно, дышала правильно, не поднимала ногами лишних брызг, а ладони вонзала в воду, как ножи. Бывало, и Кой тоже прыгал в море, чтобы немного поплавать с нею, однако она старательно держалась на расстоянии, делая вид, будто они оказываются далеко друг от друга просто случайно, без всякого умысла с ее стороны Иной раз она ныряла и плыла под водой, широко разводя руками, волосы ее колыхались в такт русалочьим движениям, и стайки мелких рыбешек над отмелями шарахались в сторону. Плавала она в черном купальнике с узкими лямками, этот купальник с глубоким вырезом в форме буквы V, открывавший медную от миллионов веснушек спину, очень ей шел. Наплававшись, она поднималась по лесенке на корме и трясла головой, разбрасывая брызги с мокрых волос. Ноги у нее были длинные и стройные, немного, быть может, худые – слишком высокая и тощая, как-то заметил шепотом Пилото. Груди были небольшие, но вызывающие, как и вся она. Когда у себя в каюте она снимала купальник и надевала майку, торчащие соски оставляли на трикотаже мокрые круги, которые, высохнув, превращались в пятна соли. И наконец-то Кою удалось увидеть, что висит у нее на серебряной цепочке – стальной жетон с ее именем и фамилией, ДНК и группой крови. Нулевая отрицательная. Настоящий солдатский жетон.
На экране вдруг появились красноватые тона, и Танжер собралась было записать долготу и широту, но тревога оказалась ложной. Она снова откинулась на спинку кресла, не выпуская карандаш из пальцев с обкусанными ногтями, которые во время этих напряженных бдений грызла непрерывно. У нее было серьезное, сосредоточенное выражение лица, как у первой ученицы в классе. Коя это очень забавляло.
Глядя, как она, ничего не замечая вокруг, смотрит в свои записи, на карту или на экран, он пытался представить ее себе девочкой со светлыми косичками в белых носочках. Он был твердо уверен, что до того как она начала тайком покуривать в туалете и грубить монахиням, до того как стала мечтать о сокровище Рэкхама Рыжего, ей непременно хоть раз да вручили перед всем классом ленту лучшей ученицы. Совсем нетрудно представить, как она, насупив брови, без запинок отвечает на уроке латыни спряжение «rosa, rosae», на химии – про H2 SO4, декламирует «В одном селе Ламанчском» и все такое прочее.
Ну и католические молитвы, конечно.
Он склонился над столом рядом с ней, чтобы взглянуть на квадратики, которыми они расчертили карту района поисков. За переборкой негромко хрипело радио: корабль Военно-морского флота запрашивал буксировщиков, а они все никак не появлялись. Иногда украинские моряки или марокканские рыбаки что-то подолгу выдавали в эфир на своих родных языках. Хозяин рыбацкого судна жаловался, что «купец» порвал ему сети. Из-за аварии на мостике патрульный катер жандармерии задерживался в порту Томас-Маэстре.
– Ну, потеряем два-три дня, – сказал Кой. – Времени-то у нас достаточно.
Карандаш Танжер, отмечавшей что-то на карте, замер в воздухе.
– Времени у нас в обрез. Мы должны использовать каждый час.
Она говорила сурово, почти с упреком, и Кой снова разозлился. Метеорологии совершенно до лампочки, что ты там должна.
– Если поднимется сильный ветер, – объяснил он, – мы ничего сделать не сможем. Из-за волнения локатор надежно работать не будет.
Он видел, как рот ее приоткрылся – она готовилась ответить, но потом прикусила губу. Только постукивала карандашом по карте. На переборке висели двое часов, одни показывали местное время, вторые – по Гринвичу. Она некоторое время смотрела на них, потом взглянула на свои часы в стальном корпусе.
– Когда это начнется?
Кой потер нос.
– Точно не скажешь… Может, вечером. Или под утро.
– Значит, пока мы продолжаем работать.
И отвернулась к монитору «Патфайндера», давая понять, что вопрос решен. Кой поднял глаза и встретился взглядом с Пилото. Свинцово-серые глаза друга говорили: давай сам. Тебе решать. И смотрели они настолько насмешливо, что Кой отвел свои и быстро ретировался под тем предлогом, что ему будто бы нужно снова подняться на палубу. Там он снова стал вглядываться в небо, в даль, туда, где летели легкие облака из тонких отдельных волосков, как хвост белой кобылицы. Хорошо бы и вправду начался шторм, думал Кой, пусть поднимется волна, пусть задует страшный левантинец, тогда нам придется убираться отсюда на всех парусах, а у нее, верно, биодрамина уже не осталось, и я наконец-то увижу, как она блюет через борт. Чертовка.
Его пожелания сбылись, по крайней мере, отчасти.
Биодрамин у Танжер не кончился; однако на следующее утро, на заре, солнце едва прорывалось сквозь красноватые облака, которые позже грозно почернели, ветер перешел на зюйд-ост и закручивал белые барашки на волнах. К полудню качка стала весьма ощутимой, давление опустилось еще на пять миллибар, анемометр показывал шесть баллов. А сейчас, предварительно отметив со всевозможной тщательностью последние координаты на расчерченной квадратами карте – полоса 56, – «Карпанта», со взятым одним рифом на гроте и марселе, шла курсом на Агилас.
Кой отключил авторулевого и перешел на ручное управление, стрелка компаса показывала на зюйд-зюйд-вест, на горизонте, там, где было уж совсем серо, вырисовывалась громада мыса Копе; Кой расставил ноги, чтобы чувствовать себя устойчивее при бортовой качке; через рукоятки штурвального колеса он ощущал давление воды на руль и ветра на паруса «Карпанты», которая иногда глубоко проваливалась носом в расселины между волнами. Анемометр в нактоузе показывал, что скорость ветра достигает 22 – 24 узлов. Иногда гребень волны поднимался над кормой и тогда соленая вода заливала кокпит, а пена стекала по лобовому стеклу. Пахло солью и морем, и ветер свистел в такелаже, на каждой следующей рее звуча октавой выше, в сопровождении перезвона фалов при каждом крене.