Пока Маринка, Юра, Фрунзик и Максим продирались сквозь толпу, у них дважды пытались вырвать из рук скарб и стащить из карманов билеты.
Первый раз Фрунзик поймал за запястье подростка лет четырнадцати с гигантской гематомой возле левого глаза. Пацан тут же состроил жалобную физиономию и заскулил:
– Дядечка, родненький, не бейте! Матушка померла, бати отродясь не было – сироткой остался… Кушать хочется, аж пузо пухнет! Уже неделю воском свечным питаюсь…
– А щель в заднице ты себе не замазываешь воском? – зло зашипел Фрунзик, зыркнув на воришку красными глазами.
Пацан ощерился и попытался вырваться. Но Фрунзик крепче схватил его за руку и подтянул к себе.
– Воровать – плохо! Понял, гаденыш? Понял, я спрашиваю?
– И без тебя знал, бледномордый! – с неожиданной ненавистью в голосе огрызнулся пацан. – Пусти! А то царапну – я спидозный!
Фрунзик быстро отдернул руку от мальчишки, и тот мигом нырнул в людской поток. Наверняка – в поисках очередной жертвы.
– Бендер недобитый, – хмыкнул Юрка, хлопая Фрунзика по плечу. – Ты бы ему еще яблоком вдогонку засветил. Ладно, двинули.
Но не успели друзья сделать и пары шагов, как произошла вторая попытка кражи. На этот раз вора обнаружила Маринка. Она отдернула сумку, попятилась назад и уперлась спиной в Максима. Долгов тут же схватил за шиворот мазурика и рывком развернул его к себе…
На него смотрели пустые рыбьи глаза… женщины.
На вид – лет пятьдесят. Бедно, но со вкусом одета, седые волосы собраны в тугой пучок, в руках исцарапанный диск с каким-то фильмом.
– Зачем? – растерянно прошептал Максим, забывая, что его слова теряются в гуле толпы.
Женщина промолчала. Ее кто-то толкнул, но она лишь пошатнулась, не пытаясь бежать. Продолжая смотреть на Долгова пустым взглядом.
– Зачем вы хотели украсть сумку? – громко крикнул он. Несколько ближайших прохожих обернулись, но тут же снова пошли своим путем, не найдя ничего интересного.
– Зачем?! – заорал Максим. – Ведь вы могли спросить!
Маринка дернула его за рукав химзы и тихонько сказала:
– Не надо, Макс…
– Почему, почему вы не спросили? – еще громче крикнул Долгов. – Это ведь так просто! Сказать слово! Почему?
И тут женщина улыбнулась, пуская лучики морщинок вокруг рыбьих глаз.
Вместо языка виднелся темный обрубок давно зажившей плоти.
Маринка махом потеряла сознание, и Юрка еле успел подхватить ее под мышки. А Максим еще несколько секунд смотрел на страшный оскал в упор – до тех пор, пока горячая влага не взорвалась в его глазах.
Он так хотел, чтобы это были слезы.
Но это были не они.
Это был неуклюжий плевок.
Сев в переполненный плацкартный вагон, друзья заняли свои полки и развернули бумажный пакет с провиантом. С соседних мест сразу стали поворачиваться любопытные носы, но Фрунзик встал, сдернул потертое одеяло из верблюжьей шерсти и занавесил проход, создав отдаленную иллюзию купе.
– Максим, перестань молчать, – сказала Маринка, дотрагиваясь до плеча Долгова.
Он вздрогнул и вдруг прижал девушку к себе. Крепко, отчаянно, будто кто-то сейчас мог отнять ее.
Юрка Егоров и Фрунзик Герасимов принялись резать черствый хлеб и отщипывать равные кусочки сойки, они очень, очень старались не поднимать глаз. А Максим сжимал опешившую Маринку все сильнее, и сильнее, и еще сильнее – до тех пор, пока она не засипела от нехватки воздуха. Тогда он отпустил ее и отвернулся к окну.
Поезд дернулся, и все вокруг сдвинулось чуточку назад. И еще чуточку, только быстрее. И еще немного. И еще.
За МКАДом состав лязгнул сцепами и замер. Таможенники, выполняющие заодно и функции пограничников, громыхая сапогами, стали заходить в вагоны и проверять документы у всех пассажиров.
Сдернув одеяло, мужик в зеленой форме с гербом Москвы на рукаве бесцеремонно уселся на полку Маринки и окинул девушку заинтересованным взглядом. Второй остался стоять в проходе, придерживая холеную немецкую овчарку на коротком поводке.
– Что вывозим? – участливо поинтересовался таможенник. – Ценности, произведения искусства, электроприборы?
– Ничего, – хмуро ответил Юрка. – Жратву в дорогу и сменное белье.
Таможенник нехотя оторвал взор от Маринкиных ножек и посмотрел на него.
– А куда направляемся?
– В Екатеринбург.
– Что, в столице не понравилось?
– Везде хреново.
– Ну хорошо. А какова цель визита?
– К друзьям. На похороны.
– Сами – москвичи?
– Да.
– Паспорта давайте.
Все достали из внутренних карманов химзащиток документы и положили на стол. Таможенник стал их скрупулезно изучать, бормоча себе под нос:
– Сами понимаете, прут что ни попадя из Москвы. Нагло прут. Обогреватели, микроволновки, другие дефицитные приборы. Недавно вообще курьез приключился: умелец один пытался небольшой холодильник и электроплиту вывезти. В сортире вагонном умудрился спрятать на время прохождения контроля. Еле вытащили. Отнекивался потом – мол, как же я мог затащить… – Погранец пожевал губами, разглядывая фото Маринки. Продолжил: – А обратно – в столицу – люди едут. Без здешней прописки, а значит, и без допуска второго уровня. Ну и как мне их в пределы МКАДа пускать? Не положено. Тоже, юродивые, изгаляются. То на третьей полке одеялами забаррикадируются, то между вагонами раскорячатся, то на крыше распластаются. Один под вагоном ухитрился прицепиться за кронштейны какие-то – собаки учуяли, лай подняли. Он с испугу отвалился и лежит на шпалах, глазами лупает… Фрунзик?
Таможенник удивленно поднял глаза и вперился в Герасимова.
– Фрунзик, – с вызовом ответил тот.
– И альбинос, – утвердительно кивнул таможенник.
– И альбинос, – выдавил Герасимов.
– То есть – альбинос Фрунзик? – еще раз уточнил таможенник.
Герасимов злобно потер отвисшие мочки ушей и взорвался:
– А вдруг я еще и педик?!
Собака в коридоре на всякий случай гавкнула. Таможенник вздохнул и пожал плечами.
– Тогда вас точно придется обыскать.
Юрка не выдержал и хихикнул. Даже сумрачный последние полчаса Максим отвернулся от окна и посмотрел на бледно-зеленое от гнева лицо Фрунзика.
– Давайте! Валяйте! – зафырчал Герасимов, извлекая свою сумку из-под полки. – И не зваться мне Фрунзиком, если хоть что-то найдете!
– А вы не шумите, не шумите! – сказал из прохода второй таможенник. – Все, что нужно, мы обязательно найдем…