Москвичев вновь подвигал морщинами, нахлобучил каску и прогорланил:
– Так точно! Виноват! Разрешите идти?
– Иди и не отсвечивай, – кивнул Пимкин, ковыряя мизинцем в ухе.
– Есть идти и не отсвечивать!
Москвичев сделал «кругом» и исчез в брюхе САБ Мушки. Полковник постоял еще немного, глядя на ровные ряды заклепок на стыках броневых плит машины, поправил свой АКП и зашагал к открытому люку. Уже захлопывая тяжелую дверь, он пробормотал себе под нос:
– Это самая глупая операция на моем веку.
Через минуту реактор, спрятанный за двойной свинцовой заслонкой, нагрел пар до необходимой температуры, и он начал давить на поршни, уходя в систему охлаждения и снова возвращаясь по контуру. Задние ведущие гусеницы взрыли мерзлую сибирскую землю, бросив комья грязи в ряд летних солдатских рукомойников.
И грозная туша САБМушки рванулась вперед, смяв чей-то неудачно попавшийся на пути велосипед…
Снег уже полчаса валил крупными хлопьями, когда броневик наконец выскочил на относительно ухоженное шоссе, высоко задрав нос и с грохотом опустив передние гусеницы на хлипкий асфальт.
Штурман Грачев посмотрел на экранчик бортового GPS.
– Фитиль, через полтора километра будет развилка, свернешь направо, – сказал он.
– Угу, – буркнул долговязый водила Фитилев. – Грач, а мы за кем так шпарим?
– За тушенкой.
Фитиль обиженно уставился на дорогу и чуть прибавил скорость.
– Сам ни хера не знаешь, – огрызнулся он спустя минуту.
Трасса свернула под плавным углом, и САБМушка въехала в редкий сосновый бор. Деревья здесь росли вольготно, не мешая друг другу, а потому каждое из них можно было считать произведением искусства – кряжистые и развесистые лапы, раздвоённые, а то и расстроенные стволы, плоские верхушки. Снег тонким слоем осел на желтовато-серой опавшей хвое.
Фитиль служил уже второй год в этих краях, но выбираться за пределы части удавалось редко: в увольнение пускали раз в месяц, а боевых и учебных операций было и вовсе ничего – место-то довольно спокойное… Поэтому он порадовался открывшемуся виду. Все-таки в суровой сибирской угрюмости есть своя прелесть…
– Ебить твою! – заорал стрелок Рыжов, сидевший с правой стороны.
Фитиль успел рвануть рычаги в последний момент. Ошарашенный олень метнулся в сторону из-под передних рулевых гусениц, буквально вспахавших несчастный асфальт. САБМушку основательно тряхнуло и повело в сторону, в салоне что-то грохнулось на пол, оттуда раздался одинокий матюг, но Фитиль справился с машиной и сумел выровнять ее, не сверзившись в кювет.
– Рыжий, ты чего так вопишь! Дураком ведь чуть не сделал… – крикнул он, глубоко и прерывисто вздыхая.
– Сейчас Москва придет, и тогда точно дураком станешь! – пообещал стрелок.
В кабину просунул длинноносую рожу Клещов и спросил:
– Олень?
– Олень! – злобно откликнулся Грач, покосившись на Фитиля. – Еще какой! Длинноногий самец… Клещ, слушай, шел бы ты из кабины! Крути свою АСУ.
– Ее Фенченко крутит вообще-то, к тому же…
На середине фразы длинный нос Клеща стремительно исчез из кабины. На его месте оказалось красное от гнева лицо Москвичева.
– Вы чего творите, мазуты-ы?!
Взгляд Фитиля остекленел. Он бесцветным голосом отрапортовал:
– Животное на дорогу выскочило, товарищ старший лейтенант!
– Это ты животное! – коротко сообщил ему комвзвода. – Вернемся – наряд вне очереди.
– Есть!
– Долго еще вилять? – уже на тон ниже спросил Москвичев.
– До Венгерово километров десять.
– В общем, как только видите любое средство передвижения – мигом докладывайте.
– Есть.
Москвичев вышел, придерживаясь за железные кронштейны. Грач прищурил глазки и мстительно заметил:
– Ну, что я тебе говорил? Ты животное.
– Отвали.
Через полчаса САБМушка грозным стальным чудовищем пронеслась по улицам Венгерово, заставляя шарахаться в стороны кучеров и восхищенно таращиться вслед местную ребятню, бегающую по первому снегу. Москвичев приказал Фитилю остановиться у поста милиции уже на выезде из населенного пункта, но не глушить мотор.
Они вдвоем с полковником вышли из сыто урчащего броневика и прошагали к скособоченной будке, в которой двое сержантов и лейтеха глушили самогон. На звук движка офицер вышел и, увидев картину, отвалил челюсть.
– Здорово, служивый! – заорал Москвичев, в который раз заставив Пимкина сморщиться.
– Здравия ж-желаю… Ч-чем обязан?
Кроме того, что лейтеха был напуган и до крайности удивлен, он был еще и вдребезги пьян.
– Ты как стоишь, солдат? – тихо произнес полковник, подходя к милиционеру вплотную.
Лейтеха вылупил глаза и попытался изобразить стойку «смирно», но из-за своего состояния чуть не упал и, сокрушенно вздохнув, вновь обмяк, чтобы приобрести хоть толику устойчивости. У Пимкина заслезились глаза, когда до его носа долетел лейтешный выхлоп.
– Пипец, – резюмировал полковник. – Глеб, иди-ка глянь – остальные такие же?
Москвичев зашагал к будке, оставляя на девственном снегу следы рифленых подошв.
– Ну и что с тобой делать прикажешь? – риторически проговорил Пимкин.
Лейтеха хотел что-то предложить, но какие-то остатки здравого смысла, видимо, все же остались в его туманном мозгу, и он промолчал. Лишь печально пожал плечами.
– Ну и распустили ментов… Глеб, что там?
– Еще двое, товарищ полковник. Сержант и… снова сержант. В мясо.
– Ясно. Запиши номера их удостоверений, я Самсонычу позвоню – пусть он им внушение сделает. – Полковник помолчал, глядя на пошатывающегося лейтеху, а потом заорал ему прямо в рожу: – У тебя на каком расстоянии от края погон звездочки должны быть прикручены?!
Лейтеха, не ожидавший такого поворота, сел прямо в лужу.
– Вста-ать, когда с тобой разговаривает старший по званию!
Пропитой представитель власти кое-как поднялся, машинально потирая ушибленный зад. Скрипя берцами, подошел Москвичев. Кто-то из бойцов вылез из САБМушки подышать воздухом и понаблюдать за разбором полетов. Из ментовской будки высунулась взлохмаченная голова одного из сержантов и выблевала на снег скудный обед.
– Отвечать на поставленный вопрос! – потребовал Пимкин.
– Двадцать п-пять миллиметров… – из последних сил выдавил лейтеха.
Пимкин хмуро посопел. У него был давний проверенный тест: злостных нарушителей служебной дисциплины он огорошивал внезапным вопросом на знание Устава. Если они отвечали правильно, то ограничивались «губой» или «тумбочкой» и парой нарядов, а если нет – он устраивал им «звездопад». И погоны летели вместе со звездами в разные стороны. Конечно, этот мент не был у него в подчинении и вообще относился к другому министерству, но полковник готов был собственноручно содрать с него погоны в случае неправильного ответа.