ОРУЖИЕ. И ЗЛОБА…
ЧУЖАКИ.
Картинки вспыхивали. Шевелились. Вооружённые воины иной цивилизации выбегали из транспортного отсека. Но как?! КАК они туда попали?!
Изрубленные тела на полу. Крупным планом – голова работника Портала со стрелой, вонзившейся в глаз, чёрно-красный ручеёк из глазницы. Несколько повторяющихся средних планов: фигуры чужих воинов в поблёскивающих металлических доспехах. Как жуткие двуногие рыбы в железной чешуе. Фигуры мелькали, и оттого казалось, что их неисчислимое множество. А может, всё же проекция показывала одних и тех же?..
Лица семиархов окаменели, да и сами они больше напоминали изваяния. Как же так?! Некоторые обернулись к Инч Шуфс Инч Второму. Его расширенные глаза впились в экран, губы сжались в одну линию.
Поползла бегущая строка.
«Сегодня в 16 часов 02 минуты на главном Портале Локоса…»
Это случилось всего лишь пять минут назад!
Яспэ Тывг приблизился к Амрине и шепнул: «Доигрались! Ну, теперь начнётся…»
Само собой, о продолжении заседания по традиционному протоколу – не могло быть и речи.
Между прочим, едва ли не самый важный завет предков, выстроивших незыблемое здание цивилизации Локоса таковым, как оно есть, гласит: «Там, где заканчивается контроль, начинаются неприятности».
…На войне все используют всех.
Так уж повелось.
Солдата использует командир. Младшего командира – вышестоящий. Старшего командира – верховный главнокомандующий. Главного командира – Бог.
Бога – Вечность и Бесконечность?
Я, увы, не исключение – меня также использовали, как земных солдат-гладиаторов. И сделал это тот, кого я не так давно считала Богом. Мой отец.
Свои используют своих, чужие чужих тем более. Не победы ради – спасения собственной шкуры для. Победа лишь красивый лозунг. Инструмент агитатора для вербовки юных новобранцев и матёрых добровольцев.
Собственная шкура – вот высшая ценность и незримый флаг тех, кто кричит, заглушая свой страх. После нас хоть потоп! Умри ты сегодня, а я завтра!
Всё переплелось настолько, что уже тяжело понять – где именно начинается война? Где и куда она идёт? И где должна бы заканчиваться? Война Хаоса и Порядка…
И даже они используют друг друга. Ибо различимы и значимы только на фоне друг друга. Ведь если снять все ограничения – можно дойти до саморазрушения. А это намного большее зло.
…Я в детстве часто играла странным медальоном.
На нём была отлита девочка. Странная девочка. Подозреваю, у неё не было даже имени, не то, что детства, а стало быть, игрушек тоже. Должно быть, она была не от мира сего. Да и человеком ли была?
Я помню до мелочей этот медальон, он принадлежал женщине, часто бывавшей в нашем доме. Она имела привычку снимать медальон, как будто он душил её. И я играла им, пока женщина разговаривала с отцом.
Это недетское лицо часто снилось мне потом, когда я стала старше. Её глаза. Её волосы.
Волосы девочки растрепались во все стороны так, что напоминали волнистые лучи неведомого светила. А вместо её глаз зияли сквозные отверстия с рваными краями. Эти края были похожи на звёздные лучи. Словно кто-то ужасный и невидимый вырвал ей глаза. Жестоко, оставляя разрывы и трещины. Может, скульптор хотел добиться таким образом абсолютного выражения «пустого и бездонного взгляда»?
Я иногда, когда никого не было в комнате, прикладывала медальон тыльной стороной к глазу, и смотрела в эти отверстия. Смотрела вокруг глазами девочки. И окружающие предметы преображались – становились чужими!..
И только сейчас мне пришло в голову – они не просто напоминали звёзды о девяти лучах!
Они напоминали… ЧЁРНЫЕ ЗВЕЗДЫ… С тьмой и пустотой внутри.
Мне в последнее время мерещится эта девочка. Там – в недосягаемой дали Космоса. И я боюсь даже подумать – кто этот скульптор, невзлюбивший своё творение?!
Меня, похоже, также правит и коверкает кто-то невидимый, огромный. Лик мой и нутро моё – меняются, напоминая сумеречный этюд, на котором, сгущая краски, облако постепенно становится тучей.
В меня вползает Ненависть. И всё чаще и чаще хочется крикнуть: умри ты сегодня, а я за… А я – «ЗА»!
И чтобы заглушить эту жажду злого крика, я кричу внутри себя слова Любви. Словно бегаю – за кругом круг.
Уже в который раз я мысленно кричу эти слова. Излучаю в Никуда. Исправно, день в день, из ночи в ночь, понимая, что вероятность удачи ничтожно мала. И, тем не менее, я знаю главное: КАК докричаться до своего любимого…
Я не теряла времени даром, изучая его днём и ночью – успела расшифровать последовательность входных импульсов, открывающих доступ к восприятию. Доступ к сознанию Избранника. Лазейку в уникальном хитросплетении защитных излучений его организма. И, не добавляя ни слова, я вновь и вновь излучаю эту, однажды записанную мысль: «Милый, позабыла сказать в последнем обращении… в своём прощальном мнемо. Возьми ту пластину, что я подарила тебе незадолго до исхода. Это не просто знак Избранника, но ещё и возможность БЫТЬ ОДНИМ ЦЕЛЫМ. Слышишь? Возьми пластину с девятью лепестками-протуберанцами. Закрепи её на повязке и носи на голове, чуть выше лба… И ты будешь ближе. И ты будешь слышать меня! Но для этого – не снимай мою пластину!»
Мнемо уносится в незримые оболочки искусственной планеты. Снова.
Может быть, на этот раз? Отыщет? Или же опять зависнет, наслаиваясь на такие же копии ранее посланных сообщений?
«Где ты, мой Воин?! Отзовись! Как же одиноко без тебя в этом накопителе Зла…
Здесь все используют всех, чтобы спасти свою шкуру. Позволь мне использовать тебя, чтобы ПОБЕДИТЬ».
Низкое небо висело плотным серым слоем, словно кто-то могущественный попытался намазать его на раскинувшуюся внизу равнину, как масло на лепёшку, да так и не довёл задумку до конца. Вдобавок, при этом, куда-то запропало солнце, хотя сколько-нибудь заметных туч над ними не наблюдалось.
Они сами двигались как тучи. И от того ещё более усиливали впечатление, что небо всё-таки частично смешалось с землёй.
Тучи-колонны Чёрного тумена ползли уступами, напоминая шевелящееся крыло, оторванное от гигантской птицы и теперь ползущее самостоятельно в неведомую даль. Крыло двигалось, касаясь одним краем – именно тем, рваным – плотного лесного массива, другим же концом, вытянутым и утончённым – расползалось по равнинному участку, наплывало на островки редколесья. Крыло жаждало любой ценой добраться туда, где неизбежно сядет, а точнее, упадёт раненая птица – доползти и соединиться вновь.