На её правом бедре лежала рука убитого.
Скрюченные пальцы сжимали ворох жухлой листвы. Взгляд Амрины заметался и против воли, как намагниченный, пополз вдоль по руке. Миновал плечо. Уткнулся в лицо – застывшую маску, искажённую гримасой недоумения и боли. А чуть ниже… на обнажённом участке шеи… между небритым подбородком и воротником…
Ритм-машина застучала чаще, громче и мучительнее. Безжалостно и последовательно пыталась продырявить виски.
…страшный глубокий разрез! Чуть выше кадыка. Красно-чёрный развал плоти. Засохший кровавый ручей, поверх которого поблёскивали свежие алые сгустки…
Амрина судорожно попробовала отвернуться, но… взгляд, словно натянутая прочная нить, привязанная к остекленевшим глазам покойника, к жуткому порезу, – не позволял шее двинуться с места. А может, сама шея окаменела, враз потеряв способность к каким-либо движениям?! Откуда-то снизу, из живота, поползла волна паники, мешая дышать, вытесняя собой воздух. Ещё одна отчаянная попытка и… нить взгляда порвалась. Голова дёрнулась влево. От резкого поворота в шее что-то хрустнуло. И тотчас же паническая волна сдвинула тело Амрины, перекатила его несколько раз по шелестящему ковру и подбросила вверх. Как распрямлённую пружину…
Вскочив на ноги, она лихорадочно осмотрелась по сторонам – никого. И тут лавина, поднимавшаяся из нутра, с самого его низа, – ринулась, продираясь по пищеводу наружу. Её вырвало. От одного вида неживого лица. От стеклянных глаз. От вида крови. Вида смерти. От памяти, как ЭТО было…
Накатила новая волна рвоты.
Организм исторг какие-то жалкие сгустки. Но волна на этом не иссякла. Рвотные спазмы корёжили, содрогали её тело, выворачивали нутро практически вхолостую – желудок был пуст. Она уже больше суток ничего не ела. Голодала…
Насилу дождавшись паузы между спазмами и боясь делать резкие движения, Амрина осторожно двинулась в сторону буйной растительности, которую недавно изучала и куда, по её разумению, ей и предстояло идти. Подальше от этой жуткой поляны!
Подальше! Шаг за шагом…
Однако, ноги её не слушались, а перед глазами стояла одна картина: вещмешок! Он сбросил его с плеч, перед самым нападением на лакомую, как ему казалось, жертву… Мешок валялся в траве, метрах в пяти от тела. И манил к себе, тянул, как магнит.
Она не могла ничего с собой поделать. Её подсознание сопротивлялось. Её желудок, даже измученный спазмами рвоты, жаждал пищи. Её мысли… Её мышцы… ЖРАТЬ!!!
Организму не потребовалось никакой команды, было достаточно и того, что ослаб волевой контроль. Амрина развернулась и медленно пошла назад к разметавшемуся среди трав телу. Всё внимание она сосредоточила на подавлении новых рвотных позывов. Да ещё – вся ушла в слух. Ей показалось, что где-то в глубине леса несколько раз треснула сухая ветка.
Когда, наконец-то, её пальцы вцепились в заплечный мешок, шум усилился. К нему добавился шелест веток и зовущий человеческий голос – заметно левее. Как раз там, куда она собиралась продвигаться. С низа живота опять поползла волна паники. В висках застучала, участилась ритм-машина. Скорей! Прочь с открытой поляны! Подальше от убитого! Это идут его товарищи! Они будут мстить!
Но организм отказывался уйти от объекта, в котором, вполне возможно, была долгожданная еда. Амрина нетерпеливым движением прикоснулась пальцами ко лбу и опешила… Повязка с девятилучевой пластиной – отсутствовала!
Как же она могла забыть! Ведь именно этой пластиной, когда враг повалил её наземь, она и вспорола ему горло.
Сорвала с головы повязку и… Напрочь позабыв в момент неожиданного нападения о своём оружии, висевшем за спиной. Вспомнила о «вампире» она, только когда ударилась, упав на него.
Амрина ринулась к убитому, уже не заботясь о тошноте и реакции организма. Тот, в свою очередь, уже полностью переключился на вещмешок – рука, вцепившаяся мёртвой хваткой в лямки, так и не разжалась. Пришлось волочь его по траве к покойнику.
Скомканная чёрная повязка, пропитанная кровью, лежала прямо в багровой подсохшей лужице. На траве. Слева от перерезанной шеи. На повязке, сплошь в бурых пятнах, кляксой с рваными краями покоилась серебристая пластина, шести сантиметров в диаметре. То, что издалека казалось рваными выступами, было девятью заострёнными лучами, напоминающими протуберанцы. Или же лепестки. Пистолет-пулемёт «вампир», любимое оружие её любимого мужчины, валялся в полуметре от повязки.
Неизвестные уже явственно приближались, перекрикиваясь между собой.
Амрина поспешно схватила повязку, с усилием выдрала ткань из подсохшей лужицы. Потом, одним уверенным движением, полоснула острыми лучами пластины по боку заплечного мешка. Вспорола. Нервно вытрясла содержимое на траву.
Разбираться в этой куче было некогда. Взгляд выхватывал лишь то, что успевал.
Несессер с принадлежностями. Блокнот. Патроны. Несколько осколочных гранат. Пистолет. Сменное бельё. И… неужели! Упаковка, в которой…
Её глаза блеснули, как у изголодавшейся волчицы.
СУХОЙ ПАЁК.
Всё! Ни секунды лишней; из несъедобного она взяла только блокнот и пистолет, рассовала их по боковым карманам комбинезона. Закинула на плечо свой пистолет-пулемёт. Упаковку с пищей прижала под мышкой и бросилась в лес.
В противоположную от приближающихся врагов сторону.
Голоса звучали уже совсем близко.
Амрина, распластавшись за стволом старой сосны, быстро пригребла прелой листвой бесценную упаковку. И, стащив с плеча враз потяжелевший пистолет-пулемёт, передёрнула затворную раму.
Глаза её напряжённо пожирали полосу кустов, темнеющую на той стороне поляны…
Хасанбек устало скользил взглядом по колышущимся спинам всадников. Степь, сколько могла, гасила удары тысяч подков, но взамен издавала непрерывный пульсирующий гул. Ржание уставших лошадей. Бряцанье доспехов. И угрюмое молчание гвардейцев, вычленяемое из общего шума острым слухом темника. Гвардия Великого Хана была измотана жарой и бесконечными переходами.
«Эль-литные войска».
Так величал Аль Эксей гвардейцев Чёрного тумена. И это, на языке его народа, означало: «лучшие из лучших». По всему выходило – много непонятных языков существовало на свете, а слов странных в них – в тысячи раз больше.
Но как ни называть, суть одна: в любой армии, если она для победы создана, а не для повального бегства и общей гибели, всегда самых лучших воинов сводят в одно подразделение. И задачи ему ставят непосильные для других. Захватить чужого полководца вместе с его ставкой, знаменем и обозом. Уберечь своего Повелителя от подобных действий врага. Выстоять в неравном бою, когда уже половина войска наладилась отступать. Принести тяжёлую победу, врезавшись в ряды неприятеля броневым ударом закованной в железо конницы. Одним словом, задачи им ставились – специальные. Вот и величал Аль Эксей этих воинов, специально назначенных для больших дел, СПЕЦНАЗОМ. Даже как-то сказал: «Хасан, а ведь ты тоже – спецназовец! Значит, у меня хорошая генетическая память». И улыбнулся, похлопав темника по нагрудным доспехам.