Говоря это, хан спешился. Распустил пояс, повесил его себе на шею. Сняв шапку, водрузил её на луку седла. Далее жестом показал Хасанбеку присоединиться к нему. Тот поспешно снял боевой шлем, спрыгнул с коня. Ударяя себя в грудь и бормоча слова молитвы, они девять раз преклонили колени, выражая этим полное подчинение высшей воле. Вечное Синее Небо благосклонно внимало их мольбе – многочисленные белые лошади Облачной Орды неспешно маневрировали по бескрайней синей степи, распростёртой над головами молющихся.
Достав из седельной сумы маленький бурдюк и чашу, Повелитель сделал возлияние кумысом. Передал ёмкость темнику. Дождался, пока тот пригубит. После чего, повертев золотую чашу в руках, без сожаления отбросил её в траву.
– Уже никогда не понадобится. – Он горько усмехнулся и спросил: – Почему ты молчишь, Хасан? Ты жалеешь, что прошёл сквозь Облачные Врата? Что выступил в Вечный Поход?
– Я жалею только об одном… что самый страшный враг в этом мире неподвластен нашему оружию. Имя ему – Время. Может так статься, что этот враг уже давно нас победил. И с той дороги, по которой мы зашли так далеко – нам уже нет возврата. Нам просто не хватит оставшихся лет жизни на обратную дорогу, Повелитель.
– Быть может, нам сегодня сразится со всеми врагами сразу? И со Временем тоже? Чтобы нас запомнили такими, какие мы есть, намного дольше, чем ЕМУ бы этого хотелось? Судьба Воина – на клинке его меча. Помоги, Хасан…
Чингисхан подал условный знак и один из телохранителей тронулся с места, ведя в поводу Барласа. Подъехав и передав поводья Великому Хану, он тут же вернулся на своё место.
Хасанбек уже и не мог припомнить, когда он видел Повелителя в полном панцирном доспехе. Значит, новый отсчёт пойдёт с сегодняшнего дня. А может… этим днём и закончится?!
Темник помог снять с седла доспех, положил на траву. Подал хану улву, * удерживая одной рукой поводья норовистого жеребца, потом бюдэлгэ, * потом и сам панцирный доспех.
Хан одевался неспешно. Тщательно проверял, подогнаны ли пластины, крепко затягивал ремни. Водрузил на голову цельнокованый дуулга, закрепил золотую тумагу в верхнем положении поверх шлема. Поправил ножны. Потом сложил свою дорогую тонкую кольчугу, синий халат и облегчённый шлем, отороченный мехом соболя, в седельную суму. Приторочил к луке. Обнял за шею своего верного коня, хурдун хубу Джуггэ, принялся нашёптывать слова, ведомые только им двоим…
Замер в молчании… И, словно очнувшись, резко отстранился, сильно хлопнул по боку испытанного скакуна, отсылая его подальше. Конь обиженно взбрыкнул, коротко заржал, выгнув шею и, кося глазом на хана, отбежал шагов на десять. Остановился, ожидая, когда хозяин позовёт назад.
Но хозяин не звал и уже не смотрел в его сторону. Всё тот же телохранитель подъехал и, ухватив уздечку, повлёк назад мотающего головой Джуггэ.
– Хасан. Сегодня мой день. – Чингисхан вставил ногу в стремя и без посторонней помощи взобрался на затрепетавшего боевого коня. – Если что, отступай, чтобы сохранить хоть что-то. Я слышу глас Неба – с этого дня я один пойду в свой Поход. Пусть даже будет он направлен в Ночь. Возьми под своё начало засадную тысячу Мурада и Отряд багатуров. Отныне – ты хранитель Белого Девятиножного Знамени.
Хан резко махнул рукой, предупреждая возможный поток слов. В этом жесте было всё.
«ВСЁ! Уходи – и не мешай мне. Уходи – и будь достоин памяти этого дня. Уходи – и не жалей о сделанном. Уходи – и спаси уцелевших».
Верный темник понял жест именно так… Осознав, склонил голову, смиряясь с выбором Повелителя.
Оглянувшись назад, на своих верных кэкэритэн, величайший из монголов привстал в стременах и выхватил саблю из ножен. Первые шеренги, уже полностью проступившие в ослабевшем тумане, увидев это, громыхнули боевым кличем. Его тут же подхватили задние шеренги.
«Хур-раг-гкх-х-х!!!» – покатилось вглубь боевого построения Чёрного тумена.
Хан с поднятой саблей, шевеля бока коня пятками сапог, тронулся вдоль фронта конницы, изготовившейся к атаке. Он выкрикивал слова, тонущие в непрерывном боевом кличе гвардейцев. И слова эти множили силы у воинов, и без того рвущихся в бой.
«Хур-раг-гкх-х-х!..» – громыхала даль, расплёскиваясь кипящим варевом из тесного чана.
Впереди был враг. И конная лава сдвинулась с места. Тронула застоявшихся коней…
«Сегодня – мой день! Отныне – ты хранитель… Спаси уцелевших!» – бился в голове Хасанбека голос хана.
По щекам темника пробирались вниз, прятались в морщинах, как в оврагах, солёные ручейки. Но верный нойон не стыдился собственных слёз.
Слёз бессилия. Слёз предчувствия.
Впервые Повелитель не взял его с собой!
В СВОЙ ДЕНЬ.
Слезинки прожигали кожу. Текли уже где-то внутри. Плавили плоть…
Пускай, как выяснилось, великих полководцев в истории немало было, есть и будет. Пускай же! Но беспримерный военный Поход храбрейшего из монголов не повторить и не превзойти никому, никогда.
Великий ХАН в истории – единственный.
Был. Есть. Пребудет.
Провожая Потрясателя Вселенной тоскливым прощальный взглядом, Хасанбек понял: всё в этом мире не имеет значения. Жизнь слишком коротка и преходяща. Только ПАМЯТЬ имеет смысл. Память, которую оставляют люди о себе, о своей жизни. От того, какою она была, зависит, долго ли будут помнить человека. Века, тысячелетия, или забудут через день…
Пока хоть кто-то в мире помнит о человеке, он не умирает. Продолжает ЖИТЬ.
Ему показалось, что в глазах от напряжения заплясали светлые мошки.
– Михалыч, глянь! Кажись, полезли… – взводный Максим Шайда протянул Ничепорчуку свой бинокль.
Тот взял, припал к окулярам и чертыхнулся.
– Макс, у тебя и бинокль с глюками! Мать-его-и-мачеху! Разгрррреббут… твою-капицу-курицы! Ждали демонов черношлемных, а лезут ангелы в белых одёжках… Обещали тёмных, а прислали светлых… Что за хрень до нас прётся?
Там, за излучиной реки, и вправду показались первые группы воинов противника. Не в белой, нет, но в довольно-таки светлой униформе! Хотя, буквально вчера, координаторы из штаба Объединённого командования Первой Земной Армии распинались, инструктируя бойцов его полка: как выглядит потенциальный враг, какое вооружение имеет и какой тактики придерживается во время боя… На деле же выходило совершенно иное. Вместо обещанных, наспех обученных горе-пехотинцев, облачённых в чёрные комбинезоны и шлемы, к руслу реки сноровисто выдвигались бывалые солдаты в необычных, невиданных светло-серых одеяниях. Двигались они слаженно, растекаясь в разные стороны и тут же занимая боевые позиции.
– Да ладно тебе, Михалыч! Нормальный бинокль – настоящий «цейссовский». У «эдельвейсов» отбил. В том бою, пока они нам ещё врагами были… – пробурчал Макс, вешая бинокль опять себе на шею. – Эти вот, тоже нахрапом прут. А глядишь, те из нас, кто выживут, и с ними брататься будут. Что за война такая? Дурдом на «Зарнице»! *