Указка лишь ненадолго застывала на месте, иллюстрируя рассказ начштаба.
– …Тактический простор, отданный для манёвра монгольской конницы, с обеих сторон ограничивался довольно массивными лесополосами, где было размещено два засадных полка. Один в составе конной тысячи монголов, слева. Другой, включивший в себя эскадрон Первой конной армии Будённого, размещался на правом фланге поля и, по плану, должен был действовать на обе стороны, в зависимости от ситуации…
Я начал терять нить повествования, всё больше и больше углубляясь в собственные мысли. Это не было равнодушием. Скорее – смертельной усталостью. К тому же, я мог повторить весь рассказ Упыря в деталях, ведь мы вместе с ним готовили его к заседанию военного совета. Сознание, включив щадящий режим восприятия, отмечало лишь ключевые моменты.
– …Конницу монголов неожиданные сверхдальние залпы заметно проредили и деморализовали во время самой первой атаки. То же можно сказать и про мотострелковый полк, и про пехоту янычар. Самый жестокий урон понесла конница Чингисхана. Можно сказать, за десяток минут около половины бойцов Чёрного тумена превратились в пепел. И даже геройский порыв самого хана оказался лишь жестом отчаяния. Его самого и отряд телохранителей буквально расстреляли лучами, по-прежнему не входя в близкий контакт…
За хана отомстила засадная тысяча. Ордынцы выждали, пока оставшаяся в живых часть Чёрного тумена отступила, и дождались врага… Внезапный фланговый удар и слаженные залпы лучников – на время уравняли силы. Рассеяв первую волну атакующих, ордынцы не стали ждать подхода новой, а, скрываясь от точных залпов жидкого огня, рассеялись по перелеску. Просочились за вторую линию обороны…
У меня перед глазами возник рослый жилистый старик в синем халате. Пронизывающие кошачьи глаза смотрели цепко, недоверчиво, как в тот, первый раз… Я тряхнул головой, отгоняя видение.
– …Наши наземные войска пыталась поддержать с воздуха авиация. Два полка. Из них один – американский полк дальних бомбардировщиков; другой истребительный – сводный советский и немецкий, под командованием Рахтмана. Как оказалось, те же лучемёты вражеских пехотинцев оказались в состоянии наносить действенный ущерб и воздушным машинам. А плотность их огня, практически, рассеяла наши самолёты на самых подступах к позициям вражеской армии. Только третья воздушная атака частично принесла успех, хотя многие бомбы были сброшены хаотично. В итоге, мы лишились почти половины самолётов, поэтому дальнейшие воздушные атаки были прекращены.
На главном экране и на множестве дополнительных мониторов демонстрировался видеоряд, впитанный цепкими глазами-объективами искусственных орлов. Горящие металлические птицы падали одна за другой с неба. Взрывались на земле. Чёрные жирные шлейфы дымящих машин перемежались тонкими огненными нитями.
– …Лучше всего сориентировались в безвыходной ситуации мотострелки. По команде комполка Ничепорчука они затаились в своих окопах, чтобы не изображать мишени. Когда «боевые челноки» врага прошли по минному полю как по шоссе – без единого взрыва! – как нельзя кстати пришлись заранее выставленные управляемые фугасы. На них было подорвано два «челнока». Остальные отказались от лобовой атаки и обошли высоты с боков. Ворвались во вторую линию обороны, которую миновали без особых проблем. Остановили их только закопанные в землю танки… В это время, подпустив вражескую пехоту на близкое расстояние, мотострелки закидали первую цепь гранатами, открыли огонь и некоторое время сражались с врагом на равных. Лишённые главного козыря – большой дистанции, светлые уже не успевали подавлять даже половину огневых точек. В результате, когда подоспела вторая волна атакующих – первая волна понесла значительный урон и залегла.
Взоры присутствующих обратились на человека с перевязанной головой и забинтованными руками. Ничепорчук сидел в обгоревшей полевой форме и молча смотрел в одну точку. Во взгляде его не было ничего, кроме пепла воспоминаний – он до сих пор был там, на дне окопа, среди настила из бездыханных подчинённых. Там, где его нашли, когда враг отхлынул.
– …Один из самых непонятных моментов – окончание битвы… Непостижимо, каким образом вражеское командование отозвало свои войска, как их оповестило?! Ведь не было видно ни световых, ни дымовых, ни звуковых – вообще никаких сигналов! Радиоразведка также не засекла ничего даже отдалённо похожего на обмен сообщениями…
Голос Упыря становился всё глуше, а движения его – размытыми.
– …Характерные нюансы поведения врага. Это редкая взаимовыручка среди пехотинцев. Можно даже сказать – неслыханная! Лучше всяких эмоций вам её охарактеризует один-единственный факт – уходя на исходные позиции, после победоносной атаки, они не оставили на поле боя ни одного своего солдата. Не то что раненного, а даже – убитого! Можно только гадать, как они отыскивали тела павших?! Вот здесь на записи видно… – Указка ткнула в левый нижний прямоугольник мозаики, где тот же «боевой челнок», только немного переоборудованный, рыскал по подъёмам и впадинам. – …как безошибочно этот транспортёр выходит на лежащие тела светлых. Далее… вот на какой-то платформе утаскивают подбитую машину пехоты… Ни один «челнок» из десятка поврежденных не достался нам даже в качестве металлолома.
Было сказано ещё немало, но… Всё когда-нибудь кончается. Даже длинная речь Упыря.
И тогда поднялся главком. Все умолкли. Оправив френч, Георгий Константинович медленно окинул взором собравшихся и сказал просто, без надрыва и патетики:
– Вчера мы получили жестокий урок. Мы проиграли битву, и то, что многие сидят здесь – не наша заслуга, а результат непонятного поведения противника. Можно даже сказать – он подарил нам эти жизни. Если же мыслить стратегически… Следует признать объективно – оперативный простор мы им ОТДАЛИ. А вместе с ним и инициативу, которой они, почему-то, пока не воспользовались.
В чём основное отличие этой войны от всех земных войн, которые остались за плечами у каждого, сидящего здесь… В том, что мы полностью свободны в своих манёврах! Потому, что за нами не стоят мирные города, которые мы должны защитить. Потому, что за нами не плачут женщины и дети, не колышатся неубранные нивы.
Главный вопрос, который сейчас волнует всех нас, звучит так: «Можно ли, и как именно, противостоять врагу, имеющему подобную боевую тактику и технику?» Оказывается, можно! Именно эту свободу манёвра мы и должны использовать на все сто процентов.
…Решение военного совета кардинально меняло нашу доктрину. С завтрашнего дня предписывалось перейти к мобильной локальной войне, напоминающей партизанскую. При этом использовать весь положительный опыт, полученный в первом столкновении. Моему же Управлению было поручено любой ценой добыть сведения о противнике! Более того – знать каждый очередной шаг светлых.
«М-да-а, ничего не скажешь, ЗАДАЧКА».
Смеркалось. Усиленные посты и дозоры всматривались вовне. Если смерть явится по наши души, то оттуда. ИЗВНЕ. Как и полагается всему инопланетному…
Мы же с Данилой по привычке уже сидели в опустевшем зале. И всматривались внутрь. В несказанное, таящееся в нас.