Его здравость проявилась и в том, что он отказался от поста амира велайята и не участвовал ни в каких публичных политических действиях. Амиром стал толстый и неуступчивый Нурулла-хан, но все знали, что его слово – ничто против слова Ислама. Нурулла-хан был узбеком, членом запрещенной ИПУ [64] , в свое время его отец бежал вместе со всей семьей в Афганистан, потом в Пакистан, спасаясь от неправедного суда местных т’агутов, но это привело лишь в тому, что Нуруллу-хана не считали своим ни местные, ни беженцы. Кстати, именно поэтому его предложила Шура амиров – ему не на кого было опереться в народе, у него было не так много денег, как, к примеру, у Ислама, и потому он был не опасен ни для кого.
Как бы то ни было сам факт того, что его пригласили за дастархан к Ислам-хаджи, факт того, что за Дар-уль Улюм Наманган постоянно следят, – факт того, что за достарханом сидят авторитетные люди, амиры, часть из которых Ильяс знал лично, а часть – нет, говорила о том, что решения по велайяту принимаются именно здесь.
– Ва алейкум ас салам, – произнес амир Ильяс.
Амиры посторонились, чтобы Ильяс пробрался к своему месту за достарханом. Амиру Ильясу бросилось в глаза, насколько сыты те, кто собрался сейчас за достарханом, некоторые даже отрастили живот. На фоне их он, сухой как палка, казался то ли нищим, то ли аскетом. А ведь сам пророк Мухаммед строго наказывал не уподобляться мушрикам и сам никогда досыта не наедался белого хлеба…
Ислам кивнул, и стоящий за его спиной слуга (этот ритуал, согласно традиции, должен был проделать сам хозяин, но у Ислама-хаджи, видимо, право выразить уважение гостю тоже могло быть передано слуге) совершил положенный в этих местах чайный ритуал. Взяв чайник и пиалу, он налил чай в пиалу, потом перелил обратно в чайник – и так повторил трижды. Потом налил чай в пиалу меньше половины и с поклоном передал севшему за достархан Ильясу. Считалось, что после такой процедуры с переливанием чай станет вкуснее и полностью раскроется, а тот факт, что чая было меньше половины – показывал уважение к гостю. Это тоже местная традиция – чем меньше чая в пиале, тем больше уважение…
Амир Ильяс выпил горьковатый, терпкий чай до дна, показывая уважение к хозяевам. Подставил пиалу, и слуга тотчас налил еще…
Ждать от этого застолья следовало чего угодно. В том числе и того, что чай этот мог быть отравлен – кроме него, никому не налили.
Но ничего не произошло. Амир Ислам кивнул, и слуги начали обносить гостей шурпой – жирным местным супом, наливая его в глубокие пиалы.
– Хвала Аллаху, – сказал Ислам перед тем, как взяться за ложку, – за пищу, и пошли нам нечто лучшее, чем это.
Эти слова совсем не были теми, какие следовало произносить в хвалу Аллаху за пищу. Что же касается лучшего…
Амир Ильяс хлебал вместе со всеми суп, присматриваясь к сидящим за столом.
Амир Навад, более известен как Абу Мухаммад, отец Мухаммада, командир Исламского полка особого назначения. В исламском мире стал легендой, после того как надел на своего сына, учившегося в Англии и прилетевшего на каникулы, пояс шахида и отправил обратно в Лондон. Он покашливает… был отравлен во время проклятого отступления, именуемого аль-никба, катастрофа. От этого же у него редкая, жиденькая борода и нет волос на голове.
Амир Наваб, бывший генерал афганской армии, сохранивший часть своих людей. Людей он сохранил только для того, чтобы почти всех потерять: у него не было опыта партизанской войны, а в обычной войне русские были сильнее. Но как военного его уважали, постепенно ему удалость вернуть уважение и снова сформировать отряд.
Остальных он не знал, они были моложе его и моложе амира Ильяса, но, судя по тому, что они присутствовали за столом, они и были новым костяком этого места, благоухающего оазиса посреди моря страданий. Это дети, иногда даже и внуки тех, кто сражался на пути Аллаха и принял свою шахаду сразу или умер в мучениях от последствий лучевой болезни или отравления зарином потом. Они если и видели джихад, то из тыла, потому что были слишком малы. Они не лежали на холодных камнях, не вслушивались с тщательно скрываемым ужасом в далекий гул самолета – именно с самолетов распыляли зарин и другие ОВ, не смотрели в глаза тем из моджахедов, кто вызывался идти на верную смерть, чтобы могли уйти остальные. Они живут здесь, в крепостях, с рабами и наемниками – и им уже неинтересно, что сказал пророк Мухаммад про бедных, про нуждающихся. Им даже джихад не особенно нужен.
У них совсем другая жизнь. Цвета красного мака и артериальной крови…
На второе подали плов, ели плов при помощи тонких лепешек, отрывали от нее кусочек, брали им плов и ели.
– Почему ты пренебрегаешь моим столом… – сказал амир Ислам, заметив, как мало ест гость. – Разве тебе не нравится то, что стоит на столе, и то, что мы едим?
– Благодарю, я сыт… – коротко отозвался Ислам.
– Опасайся излишеств в вере точно так же, как и недостатка, – нравоучительно поднял палец амир Ильяс. – Помнишь, что ответил пророк Мухаммад тем троим гордецам, один из которых сказал, что не знается с женщинами, второй – что всю ночь стоит на намазе, третий – что все время постится. Он сказал: я тот из вас, кто лучше всего знает, что хочет от нас Аллах, пощусь и разговляюсь, я совершаю ночной намаз и ложусь спать, и я женат [65] . Те же из вас, кто не приемлет мою сунну – те не со мной. Не пренебрегайте же тем, что разрешил вам Аллах.
Амир Ильяс покосился на живот сидящего рядом человека. Очевидно, что он не утруждал себя постом и не знал ни в чем недостатка…
– Мой отец хорошо говорил о тебе, Ильяс, о твоей храбрости и твоей гордости на поле боя, – сказал один из молодых. – Почему же ты затрудняешь себя лишениями и удалился от дел? Джихад идет до сих пор…
– Я не знаю тебя и потому не могу судить, верно ли сказал твой отец.
– Я Мохаммад ибн-Шарип. А мой отец – амир Джелалуддин Шарип, да примет его шахаду Аллах…
Ильяс знал амира Шарипа, и очень хорошо. Он ушел в Сары-Чин [66] вместе с еще пятью десятками братьев, которые знали, что станут шахидами, но пошли на это для того, чтобы ослабить давление русских на фронт.
Сам Ильяс был в составе военной шуры амиров, когда принималось решение об этом безумном прорыве. Все они понимали, что кто-то из них должен встать и сказать: я пойду и поведу людей. И Шарип встал и сказал…
– Твой отец был уважаемым моджахеддином и амиром моджахеддинов, – сказал Ильяс. – Он стал шахидом на пути Аллаха и каждый из нас, из тех, кто в то время входил в Шуру, мечтал оказаться на его месте. Но прав ли ты, рассчитывая на его заступничество перед Аллахом в час суда? У твоего отца много тех, за кого ему следует заступиться. И о каком джихаде ты говоришь? Я не слышу звука выстрелов, да и на джихаде мы не ели так сытно…