Уговорил себя, что это тоже вложение. Теперь мое время стоит денег.
Аэровагон подошел вовремя. Черт… каждый раз, когда эта штука, больше похожая на гибрид автобуса и вентилятора, взлетает, мне кажется, что мы вот-вот грохнемся. Наверное, так чувствовали себя воздушные путешественники в тридцатых.
Шереметьево давно было уже Москвой, едва взлетели, пошли над застройкой. Уродливые многоэтажки, в которых живут только те, у кого нет возможности жить где-то еще, бесконечная толчея машин и решетки, решетки, решетки. Решетки заборов, которые сейчас везде и всюду, решетки площадок, на которые садятся коптеры-доставщики, решетки, скрывающие кондиционеры, – еще сопрут, решетки на окнах. Решетки, решетки, решетки.
Это он. Тот мир, за который мы деремся. Тот мир, который мы защищаем. Какой бы он ни был…
Прошли над новым Казанским [74] , прошли линию небоскребов на МКАД, прошли бесконечные коробки складов, каких-то зданий. Совершенно идиотская застройка – люди стремились выехать за пределы Москвы с ее чадом и пробками, а всякие дилеры-дистрибьюторы строили склады и торговые центры по всей МКАД. Теперь там не протолкнешься.
Впрочем, в Лондоне еще хуже.
Впереди уже маячили небоскребы Москва-центра [75] , и над ними, как мухи над, хм… добычей, кружили вертолеты.
Харитон был на месте вместе со своей биомеханической рукой и невеселыми думками. Увидев меня, он, ничего не говоря, полез в сейф – несмотря на то что он сам теперь себе хозяин, бутылку по привычке держал в сейфе. Разбулькал коньяк, выпили. Не чокаясь. За Слепцова, пусть земля ему будет пухом…
Батя умер. Умер легко и неожиданно. Прямо на трассе – побледнел, остановил машину… больше ничего сделать не успел. Шестьдесят семь – редкость для людей нашей профессии. Две трети века, и в этих двух третях спрессовано два-три столетия. Сейчас время вообще такое. Концентрированное время.
На похоронах я не был. Дела… это здесь можно все бросить, тут не принято. Прислал венок и денег семье. Как на это тут посмотрели – не знаю. С одной стороны, не отвернулся, с другой же…
Отрезанный ломоть.
– Х-ху… Еще?
– Не… – Я ровно дышал, ожидая, пока успокоится обожженная коньяком гортань. – Как… Марина Ивановна.
– А сам как думаешь?..
Она тоже была… боевая подруга, многим из нас как мать. Когда мужиков не было, мужики были в командировке и озверелая орда братьев наших меньших пошла ломать военный городок, то ли рассчитывая поживиться оружием, то ли по подсказке с той стороны, она с хранившимся в доме карабином отбивала атаки озверевших от анаши и водки из разграбленного магазина правоверных.
– В мемориале похоронили?
– Нет, в деревне. Рядом с отцом, с дедом. Он сам так хотел.
Дед у Бати тоже был… достойным. Совсем салагой брал Вену. На том свете им явно будет о чем поговорить.
– А как же…
– А пошли они все.
Ясно…
– Дом им купили. На Истре. Спасибо, что не забыл.
– Да ты чо…
– Не пыли. Это я так…
– Давай еще по одной.
– Давай…
Налили. Выпили. Шло своим чередом… как идет.
– Говорят, поднялся там?
– Много говорят. Работаю потихоньку.
– Да как сказать. До нас тоже слухи доходят. Как ты пиратов ссаным ватником гоняешь.
– Ссаным ватником, сказал тоже. У них лодки – жесткое днище, четыре мотора, под тысячу лошадей. Пулемет, а то и автоматическая пушка. Погоняй их…
– Ну, работа есть работа. Ты где, кстати, морским-то премудростям научился?
– Да каким премудростям. Я же по морям не хожу. Есть судно, тот же объект. Только в пространстве перемещается.
– Ну, как знаешь…
Харитон налил себе еще.
– Ты повидаться или как?
– Или как. Сколько людей на ноги поставить можешь?
– А сколько надо?
– Чем больше, тем лучше.
– Была бы шея, хомут найдется.
…
– За сегодня, если за телефон сядем, человек триста. За завтра вдвое больше. Пойдет столько?
– Надо больше. Тысячи полторы. Для начала.
– Воевать собрался?
– Для начала. – Я достал блокнот, написал цифру, вырвал страничку, подтолкнул.
– Это в рублях?
– В швейцарских франках, – сказал я. – Могу часть в фунтах стерлингов.
Харитон отставил стакан.
– А говоришь, помаленьку. С кем воевать-то надо?
Я рассказал. Харитон слушал молча, поглаживая бороду.
– Круто солишь. Это ты сам придумал – или?
– Или.
Выражением лица и тоном я дал понять, что не хочу продолжать эту тему. Тайна клиента есть тайна клиента, на то и субподряд. Знать условия работы необходимо, а вот без имени клиента можно и обойтись.
– Не лез бы ты в это.
– А что? Ссыкливо?
Харитон покачал головой.
– Ты меня на слабо не бери. Я тебе не салажонок из учебки.
– Извини, командир. Но я контракт взял. Мог и отказаться. Но взял.
– Да вижу. Все вы такие…
– Какие?
– Думаете, все просто.
– А чего сложного? Вот скажи, чего тут сложного. То, что их опять за миллиард уже?
– А знаешь, как говорят – не тронь, чтобы не воняло.
– Не, командир. Вот убей – не знаю. Я все-таки там покувыркался. Там совсем по-другому. Бери – делай. Или не жалуйся, что тебя во все дыры… Что заслуживаешь, то и получаешь. Или здесь кто-то думает, что с ними договориться можно?
– Помнишь, как страна е…лась?
…
– Не, не помнишь. И не должен помнить. А я вот совсем салагой был, а помню. Я тогда суворовцем был, в Казанском. Как выпустили… потом со многими однокашниками под Грозным встретился. Потом что было, тебе рассказывать не надо, верно?
…
– Потом я долго думал. Знаешь, память хорошая. В Москве п…ли о том, что хватит кормить Среднюю Азию, они и сами прокормятся. А в Казани п…ли о том, что хватит кормить Москву, она живет на наших бабках…
– Это ты к чему, командир?
– К тому, что как е…лась страна, сразу со всех сторон упыри полезли. Грозный… ты ведь первый не застал – но видел, что такое. А я знал людей, которые Таджикистан застали. Как страна полетела, так там такая мразота полезла. Чего там говорить, когда Масхадов был советским полковником, Дудаев – генералом, а Радуев – комсомольцем.