– Хвала Аллаху, что свел нас вместе… – сказал амир и провел руками по лицу.
– Я неверный.
– Всякий, даже неверный, исполняет волю Аллаха, хотя и сам может не знать того, – заметил амир, – и огню тоже чем-то надо питаться…
– Во имя Аллаха, милостивого, милосердного, – начал я, – скажи: «О те, кто отвергает веру! Молюсь я не тому, кому несете вы свои молитвы. И вы молебны свои шлете не Тому, Кому молюсь я. И я не стану поклоняться тем, кого вы выбрали себе для поклоненья, и вы не станете молитвы совершать Тому, Кому молюсь я. Несите же ответ за вашу веру, А за мою отвечу я пред Ним» [156] .
– Аль-Кафирун… – сказал амир. – Аллах свидетель, если бы вы прочли призыв к намазу, я не заметил бы, что его читает неверный.
– Возможно, да, а возможно, и нет, – сказал я. – Со своей стороны, случись нам встретиться на лондонской улице, я вряд ли бы отличил вас от одного из тех саудовских принцев-нечестивцев, что сейчас скупили половину Лондона и изображают из себя правоверных, строя одну мечеть за другой…
– Это преступники… – сказал амир. – Вы видели их?
– Точно так же, как и вас сейчас. Но я не беру у них заказы.
– Почему же? Разве их деньги чем-то отличаются от денег других людей?
– Да.
Амир задумался. Потом кивнул.
– В наши нелегкие времена сложно обрести достойного друга. Но еще сложнее найти достойного врага.
Теперь кивнул я. Хозяин нес шурпу – местный суп, традиции приготовления которого принесли сюда мусульмане из Восточного Туркестана.
– Бисмиллахи… – гортанно произнес амир и жестом указал на тарелки, которые были наполнены исходящим ароматным парком супом. – Не желаете поменяться?
Я качнул головой.
– Нет.
– Почему же?
– Кысмет…
Суп и плов оказались вкусными.
Все то время, пока я ел, в незаметном со стороны наушнике постоянно звучал голос координатора. Ни амира, ни меня не обыскали, пистолет скрытого ношения – небольшой плоский, похожий на зажигалку, с двумя зарядами – дожидался заткнутым за ремешок часов, в обоих карманах было кое-что посерьезнее. Но, судя по докладам, все было тихо, джихадисты вели себя настолько тихо, насколько могут вести себя джихадисты.
– Аль-хамду ли-Лляхи ллязи ат’ама-ни хаза ва разака-ни-хи мин гайри хаулин мин-ни ва ля кувватин [157] . – Амир оторвался от еды, произнес положенные слова. – Пусть Аллах позаботится о всех голодных…
Последнее было тонкой насмешкой. Но не надо мной.
Мы смотрели друг на друга. Каждый из нас знал, кто сидит перед ним. Я знал о том, что передо мной сидит один из боссов наркомафии, едва ли не самых богатых во всем регионе, а возможно, один из богатейших людей в халифате. Этот человек и такие, как он, не просто приспособились к жизни в нечеловеческих условиях халифата, но и процветают там. Я сам своими глазами видел записи и спутниковые снимки – они отгородили для себя целую область забором, там они строят роскошные виллы, начиненные всем самым лучшим, и не только китайским. Там же – огромные маковые плантации, на которых работают в основном рабы. У каждого такого амира – собственная небольшая армия, большая часть амиров – уцелевшие во время тотального джихада и осевшие на земле боевики-экстремисты, ставшие кем-то вроде бизнесменов. Обычным людям, которые живут в халифате, в этот район дороги нет, даже алиму туда дороги нет, если только кто-то сочтет нужным пригласить его. Эти люди хладнокровно пользуются отчаянным положением миллионов и миллионов людей, они торгуют рабами, человеческими органами, они выращивают наркотики в таком количестве, что переправляют их уже не мешками, а контейнерами. И сидящий передо мной человек – едва ли не главный представитель нарождающейся элиты халифата. И я уверен, что и он кое-что знает про меня, что не должен. Точнее – вряд ли знает, но то, что понимает, – точно. Я вижу это по его глазам – он не фанатичен, он умен. Умен и расчетлив. Скорее всего он понимает, что я – не торговец, точнее – мои интересы не исчерпываются торговлей. И прикидывает, как использовать меня для того, чтобы разобраться со своими конкурентами. Я это все знаю как отче наш – в конце концов, послужил на Востоке.
Мне в принципе-то не в падлу, грубо говоря, какая разница – просто убивать этих или убивать в пользу кого-то. Вопрос, что я с этого получу…
– Аль-хамдулиЛлях Раббиль-‘алямин, аллязи ат’амана ва сакана ва джа’алана мин аль-муслимин [158] , – произнес амир Ислам положенное после еды ду’а. – Слава Аллаху, по воле которого мы сидим друг напротив друга, забыв старые раздоры и обиды. Пусть Аллах благословит нас и всех правоверных на этой земле и даст нам мир.
Я только молча усмехнулся.
– Я знаю про вас… – сказал амир Ислам. – Мои люди даже занялись торговлей… некоторые. В конце концов глупо гонять машины гружеными только в одну сторону, верно?
– Еще глупее гонять их груженными чем-то менее ценным, чем героин, верно? – в тон моему собеседнику ответил я. Тот провел ладонями по щекам.
– Все в воле Аллаха, мой друг. Все в воле Аллаха.
– Вряд ли я могу назвать себя вашим другом, уважаемый.
Амир нехорошо улыбнулся, и у меня появилось тягостное чувство, что я чего-то не знаю, и козыри – не у меня на руках.
– Враг моего врага, мой друг, но и друг моего друга – тоже мой друг, верно?
– О чем вы?
– Господин Крайс, ваш наниматель. Думаю, он сам уже забыл, на какие деньги его семья начинала бизнес.
– Если вы полагаете, что таким образом сможете перевербовать меня, то глубоко заблуждаетесь, сударь.
– Полно вам… – Амир Ислам сложил руки в замок перед лицом, как будто перед какой-то странной молитвой. – Я просто излагаю те факты, которые вы не знаете. Вы и про мою семью ничего не знаете, верно?
– А что я должен знать?
– Многое. Многое. Но прежде всего передайте привет господину Крайсу, когда встретитесь, хорошо.
– От кого?
– От Фарука Алди. Он поймет.
Мне хотелось встать и уйти. Но я знал, что это будет проигрышем.
– К вашему сведению, сударь, – сказал я, – даже если господин Крайс когда-то брал у вас деньги, это ничего не значит. Основа его состояния – деньги, полученные от продажи людям остро нужных им вещей.
– Как говорят – я готов дать отчет в каждом заработанном мной миллионе, кроме первого?
– Именно. Я не собираюсь предавать своего работодателя.