Бренча соском умывальника, фыркая, рассказывала подружкам о подробностях последней ночи, не прорезалось ли чего новенького в репертуаре. Те в ответ ржали из-за деревянной перегородки прокуренными голосами, хлопая картами по столешнице. Под конец сочувствовали: «Козлы они все, Сашок, падлы без стыда и совести. Плюй на них на всех. Ты в мильон раз лучше. Дай мы тебя поцелуем».

Себя они считали вышедшими на заслуженный отдых. Потихоньку Саша пристрастилась курить и пить вместе с подружками. Дошло до того, что однажды какая-то сволочь дала ей сорок лет вместо ее семнадцати.

Как-то она очнулась оттого, что ее не слишком вежливо трясли за плечо, так что уроненная на грудь голова тряпкой моталась из стороны в сторону. Она с усилием подняла мутные, осовелые глаза – и увидела, что сидит в автобусе, а рядом стоят водитель, милиционер, еще какие-то люди в повязках на руках. Услышала, как над ее головой раздельно произнесли:

– Ее бы керосином облить и поджечь. Как крысу. Такие СПИД и разносят.

Саша зажмурилась и съежила узенькие плечи. Ниже этого катиться было некуда.

Ниже этого катиться было некуда, если бы, по счастливому стечению обстоятельств, в число Светко-Веркиных клиентов, приготовленных для Сашки-мочалки, чья котировка в последнее время резко пошла на убыль, не попал местный авторитет Виктор Хотиненко, прозванный в блатном мире «Юсуфом», хотя никакого отношения к Средней Азии не имел, и внешность имел самую европейскую.

Он велел отпарить и отмыть Сашу, волосы из серо-буро-малиновых перекрасить в натуральный рыжий цвет. Пригрозил страшно, непонятно: «Увижу хоть раз пьяную – наизнанку выверну и высушу». Купил для нее квартирку в центре города, приодел, записал на курсы английского и секретарей-референтов.

Теперь Саша в строгом, еще более удлинявшем ее фигуру костюме, с гладкой – насколько можно было пригладить огненную гривку – прической, без грамма косметики, с постно опущенными глазками – безотлучно сопровождала Юсуфа в его бизнес-встречах и поездках, всюду притягивая мужские восхищенные взоры.

Впрочем, иногда Сашу «заносило»: могла взять билет на поезд дальнего следования и исчезнуть на неделю-другую. Выхоленная, разодетая, она могла украсть в магазине самообслуживания дешевую вещицу просто потому, что эта вещь плохо лежит. Или в паричке и темных очках с радостным писком встречалась-обнималась у гостиницы с бывшими товарками.

После этого некоторое время Юсуф ездил на деловые встречи без очаровательного длинноногого сопровождения. Избитая до полусмерти, не однажды резанная ножом, Саша отлеживалась в гнездышке, зализывала язычком раны и синяки.

В последний месяц машину Юсуфа расстреляли в центре города, и он скрывался в районе, именуемом в городе «Гарлемом», выбрав для проживания самый старый и грязный, предназначенный под снос дом.

ВСЕ ТОЛЬКО НАЧИНАЕТСЯ

В последнее Саша время всем своим видом напоминала птицу, опустившуюся бочком на краешек ветки: с вытянутой шеей, с беспокойно поворачивающейся головкой; всю подавшуюся вперед и вверх, готовую каждую минуту взлететь, оставив пустую ветку долго качаться после себя.

Вот и сейчас она стремительно шла к дому, в мыслях очень далекая от этого дома, от живущего в этом доме человека, далекая и от этой улицы, и от этого города.

У поленницы она едва с размаху не упала, споткнувшись обо что-то мягкое, подумала – собачонок. Это живое и мягкое зашевелилось и застонало. Через минуту Саша почти тащила Майку на себе, приговаривая:

– Переставляем ноги потихонечку, вот та-ак. Господи, да ведь ты еще совсем ребенок. Кто же так с тобой? Постой, постой. Это про тебя говорили? Ты у Юсуфа жила в последнее время? Да у тебя щека совершенно обмороженная, черная. Зверь, вот зверь. В землю бы живьем его закопала. Не падаем, идем. Держись за меня. Тут у меня в переулке, близко, машина… Сейчас приедем и сразу в ванну, чаёчку горяченького с малиной заварим, компрессик… Бедная моя, бедная. Будешь жить у меня, зайчонок, слышишь? Ничего не бойся. Он нас не найдет. Я тебя ему не отдам.

Для жилья сняли частный бревенчатый дом. Долго пробирались, ища его, среди увязших в сугробах черных изб. Падал тихий снежок, взлаивали собаки, каркала ворона на заборе. Не верилось, что они находятся в центре миллионного города.

…Дров не жалели, печь топили жарко, ходили обе розовые, влажные, в расстегнутых ситцевых сарафанчиках. Спали в чем мама родила, откинув от жары одеяло.

– Ты только верь мне и во всем меня слушайся. Будешь меня слушаться, зайчонок?

Майка, улыбаясь и потягиваясь, кивала.

– Ах, как же я тебя люблю. Тебе этого твоей маленькой головкой не понять, как я тебя люблю. Как сестра сестру. Как мама свою дочечку… Смотри, – Саша сбегала в чулан, вынесла и показала банку из-под кофе. Ласково убрала слабо сопротивляющиеся Майкины руки. И, как огородница, бережно, с величайшей осторожностью сеющая редкого сорта семена, низко над Майкой повела в наклон банку, равномерно потряхивая.

На детские плосковатые, втянутые грудь и живот, на ноги посыпались, тихо звякая, мутные камешки, похожие на монпансье. К некоторым пристали черные кофейные песчинки. Некоторые задерживались на покрывшемся гусиной кожице теле, некоторые скатывались на покрывало.

– Какая у тебя прозрачная кожа. Страшно прикоснуться: вдруг не выдержишь, хрустнешь, осыплешься осколками. Можно только целовать. Тело-стеклышко. Стеклышко в стеклышках! Отберем самые красивые и сошьем из них тебе шапочку. Знаешь, как у Офелии: на распущенных волосах тонкий чепчик из алмазной сеточки. На тебе будет – чудо! А вот этот камешек оставим там, куда он закатился. Сделаем пирсинг, – Саша пальчиком поддела серый камешек, застрявший в пупке. – Боишься щекотки? Не буду, не буду.

Майка вывернулась, вскочила на четвереньки. Аккуратно, до последнего, собрала пахнущие кофе камешки, протянула Саше.

«Очень скоро мы с тобой сядем в большой белый самолет. Белый, как снег. И он взлетит к синему-синему небу – такого никогда не видела снизу. И этого, – она показала сонной Майке банку, – у нас с тобой уже не будет. Зато у нас будет маленький домик и собственный крошечный пляжик у океана. Представляешь – Мировой океан! Самое древнее из всего, что на Земле. И мы с тобой будем в этом Океане барахтаться, нырять, лежать на волне… Оставьте нас все, не трогайте, ведь и мы никому не мешаем.

И никаких этих вездесущих тупых, вонючих волосатых существ рядом. Ты просила сказку на ночь – вот слушай. Когда-то на чистенькой свежей, зеленой, омытой теплыми ливнями Земле в зелени и цветах жили женщины, одни только женщины. Может, у них даже были большие крылья, не знаю, – засыпающим голосом бормотала Саша. – А потом для продолжения рода Космический Разум забросил мужчин с другой планеты. Эта планета вонючая, грязная и в жестких проволочных волосах, как кактус. А может, женщины были с другой планеты, я точно не знаю. Спи… Завтра у меня жутко насыщенный день. Встречи, от которых все зависит. Паспорта, билеты…»