— У меня нет времени, но нет и желания остаться навсегда должником бывшего боксера, возомнившего, что даже отморозки ему не страшны. А ведь отморозки страшны всем!
— А почему все-таки ты не попробуешь украсть деньги?
— Я же сказал. Я боюсь!!! И сказал, чего боюсь! Что непонятного?! Кстати, если бы я жил в Европе, например в Берлине, мне намного легче было бы замести следы моих набегов в компы банков. Там очень хорошо развита связь и я смог бы делать очень точные одиночные выстрелы по целям. В смысле, забирать нужные мне суммы или добывать информацию. Но кто будет помогать открывать счета в банках? Кто будет помогать переезжать из города в город и из страны в страну? Мне нужен партнер!
— Я согласен. Ты мне подходишь. Я для этого и приехал в Урюпинск в этот раз. Не исключено, что мы больше в этой стране не увидимся. Так что все самое важное — систему связи, экстренной связи, встреч, обмена информацией и дележа денег — обсудим сейчас, за время этой рыбалки. И не будем менять никогда. Учти это. Правила на то и правила. Согласен?
— Да. Я Вас слушаю, дяденька.
— Итак, правило номер один. Ты никогда и я никогда не раскрываем своих источников информации. Никому. Только перед смертью или в предчувствии смертельной опасности. И только друг другу лично.
— Мы уже собираемся помирать?
— Не иронизируй, пожалуйста. Люди смертны.
— Извините.
— Правило номер два. Ты никогда не спрашиваешь кто я и зачем мне нужна та или иная информация или сумма денег. А я не спрашиваю тебя.
— Принимается.
— Правило номер три. Ты никогда не берешь себе более тридцати процентов от того, что будешь забирать по моей наводке. Как младший по возрасту партнер.
— Согласен.
— Правило номер четыре. В случае моей смерти, ты пожизненно отдаешь десять процентов своих доходов моей семье и детям, а я, в случае твоей смерти, отдаю десять процентов своих доходов твоей семье и детям.
— Принимается. Только у меня нет пока ни семьи, ни детей.
— Будут. Кстати, как их опознать и найти в экстренной ситуации, мы сейчас придумаем.
— Согласен.
— Правило номер пять. Ты никогда не подписываешь ни с кем никаких бумаг о сотрудничестве — ни с банками, ни со спецслужбами, ни с компаниями, ни с людьми. Со мной ты тоже не будешь подписывать ничего. Я не верю никаким бумагам и тебе не советую.
— Согласен.
— И последнее правило номер шесть. Если кто-то из нас предаст другого, то он должен погибнуть. В случае предательства наша договоренность о поддержке семьи и детей сокращается в десять раз — то есть до одного процента. Просто из уважения к памяти товарища, но не в оплату его заслуг.
— Жестоко, но правильно. Умирать надо красиво.
— Мальчик, умирать не надо вообще! Никак! Особенно, таким как мы с тобой, еще даже не седым людям. Но иногда, к сожалению, приходится.
— Постараемся не умирать.
Хакер всхлипнул. Потер глаза ладошкой.
— Ты что это? Расклеился.
— Нет. Я просто понял, что стал взрослым и мне пора прекратить смотреть на жизнь, как на игру.
— Прекрасно. Тем более, что именно об этом я и хотел сейчас с тобой поговорить.
Тринадцать лет назад, Берлин
Сидячий Хакер Петя
Если бы у меня был дневник! Если бы я не боялся, что его прочитают! Сколько всего интересного появилось бы в нем! Но Дяденька, прощаясь со мной год назад в Урюпинске, сказал, что нет ничего, что невозможно направить против человека. Значит, не надо иметь ничего и нигде. И хотя это невозможно, к этому надо стремиться.
Вот и стремлюсь! Сам с собой мысленно на больничной койке разговаривал. Это не трудно. Я к такому общению давно привык.
Благотворительная организация, через которую я попал в Берлин, помогает инвалидам не только деньгами, которые нужны на операцию, но и оплачивает курс реабилитации после операции. В моем случае это больше года. Мне ведь придется учиться ходить заново. Сначала в клинике. Потом на съемной квартире и посещая физиотерапевтические процедуры и массажи. Кстати, я ведь попал таки в знаменитую клинику «Шаритэ»!
Сначала меня поразило больничное меню, в котором ежедневно надо было заказывать на выбор всякие блюда на следующий день. Я ведь боялся, что отощаю. А тут как бы не растолстеть!
Потом мне нашли самую дешевую квартиру на первом этаже в удаленном на изрядное расстояние от центра, а значит и от клиники, берлинском районе Марцан. Я сам об этом попросил представителей благотворительной организации. Дело в том, что если сэкономить выделенные мне деньги на жилье, то я смогу купить себе уже через пять месяцев очень приличный комп! И включить его в Интернет! У них в этой организации техника, в том числе компьютерная, относится к домашнему хозяйству. А значит — вещь необходимая.
Если честно, то деньги на комп, даже на три крутых компа, я привез из России. Я же в банке не бесплатно работал!
Но нельзя показывать, что я могу за себя платить. Тогда мне ничего не положено будет. Ни от благотворительной этой организации, ни от государства немецкого.
Район Марцан оказался русским гетто! Милым таким многоэтажным совковым спальным районом. По улицам ходят пьяные уже с утра немцы, весьма потрепанного вида. Таких здесь много! И русские. Всякие! Старые и молодые, трезвые, и с утра в умате, в спортивных костюмах и тапочках на босу ногу, и в вечерних платьях и приличных костюмах, когда некоторые, помыв шею, идут на свадьбу или крутую новогоднюю дискотеку. Так что все почти как в России, где-нибудь на окраине большого города. Везде русская речь. В том числе наша матершина! Многие из русских здесь умеют худо-бедно говорить по — немецки. Особенно, кто живет здесь не первый год или даже, приехав много лет назад с родителями, закончил здесь немецкую школу. Могут. Только почти никто не говорит! Даже немецкие дети, во дворах жилых домов и школ, как я заметил, лихо вставляют русские слова в свое общение с жителями района. Особенно легко им удается запомнить «Давай, блядь и сука» и прочую нашу матершину. Как пишут в местных газетах, почти половина района — то есть около ста тысяч — выходцы из республик бывшего Советского Союза. А на деле, в районе есть дома, где вообще нет немцев! Или почти нет.
Зато рядом с русскими живут вьетнамцы — огромная многотысячная диаспора, польские цыгане — которые захватывают целые подъезды и дома, румыны, литовцы, поляки, югославы, и много кто еще. Например, много людей, приехавших с Кавказа. Эти люди здесь считаются беженцами. И никого не смущают их Мерседесы и норковые шубы. Язык общения в этом районе, понятное дело, русский. Иногда, немецкий. Если вдруг в разговор или разборку впрягается кто-то без клейма «Сделано в СССР».