– Кажется, налево – в сторону «Курской», – прошептал наконец Аракелян, задумчиво касаясь своего трогательного кадыка. – Будем надеяться, что искомый человек обитает где-то там.
Он поежился, неуверенно качнув головой в непроглядный морок тоннеля. От постоянного подрагивания пламени глаза уставали, и казалось, что смотришь на черную громадину «капли»...
– Ну пойдем, так-сяк, – кхыкнув, решил Таусонский. – Друг за другом. Я первый, Альберт Агабекович с нахальным опозданцем в середке. Андрон, ты замыкающий. Не отставайте, ступайте след в след. Ну-ка посвети...
Валера присел на корточки, чувствуя, как сознание на мгновение помутнело.
«От усталости, наверное. Да и бомжа этого... на тот свет отправил. Что ж, пусть всемогущий эс нас рассудит – где граница возмездия и сострадания. Философ хотел, чтобы я убил его, сжег его совесть вместе с телом и разумом. Хотел, хотел, замухрышка, иначе бы не рассказал о лабиринтах, не намекнул про себя...» – подумал Рысцов, удивляясь легкой иронии своего внутреннего «я»...
Он тряхнул головой, поморгал до рези в глазах и опустил факел, освещая шпалы, пропитанные практически выветрившимся креозотом. Массивный подполковник свел лопатки, хрустнув позвоночником, потянулся и, гулко экнув, спрыгнул на рельсы.
– Давайте руку, профессор. Смелее, а то кончится спирт да тряпки ваши, и останемся без света. Вот тогда, так-сяк, действительно придется окоченеть, пока не проснемся...
– Проснемся ли?.. – еле слышно прошептал низкорослый Аракелян, опираясь на могучую ладонь гэбиста.
* * *
Продвигались гуськом, озираясь и трясясь от холода. Цилиндрические сегменты железобетонных тюбингов, выхваченные световой кляксой, подрагивали над ними; переспелыми гроздьями свешивались с кронштейнов связки кабелей, в некоторых местах будто перегрызенные или неаккуратно отрезанные. Под ногами время от времени начинало хлюпать.
– Дай фляжку.
Рысцов передал плоский стальной сосуд, и Таусонский, отвинтив крышечку, плеснул на слабо дышащий факел. Желтоватый огонь вспыхнул с новой силой, обугленное тряпье на конце толстого прута брызнуло искрами, и зловещее потрескивание дробно застучало по стенам тоннеля.
Ухо требовало логичных звуков метро: утробного стона вентиляции, щелчков механизмов, далекого гула толпы и рыка поезда... Но лишь это потрескивание отдавалось в мертвых коридорах да пугливый влажный шорох человеческих шагов.
След в след.
На стрелке, перегородив проход, раскорячился еще один безоконный состав. Павел Сергеевич в нерешительности остановился и обернулся к ученому, подсветив его благородный армянский профиль.
– Ну? Куда теперь?
Аракелян рассеянно взирал на укоризненное рыло вагона, автоматически переступая с ноги на ногу, чтобы окончательно не замерзнуть.
– Стрелка, – произнес он. – Судя по воспоминаниям Валеры, это должно быть где-то рядом.
– Что «это»? – нетерпеливо спросил Петровский из хвоста процессии, отчетливо стукнув зубами.
– Вход в... жилище. Вы же сами слышали, что он говорил во время сеанса...
– Ничего он толкового не говорил, – огрызнулся Таусонский. – Эй, опозданец, может, припомнишь хоть что-нибудь, пока мы здесь в сталактиты не превратились?
Рысцов чувствовал себя никудышно: сознание коловоротило все сильнее, – он еле переставлял ноги, стараясь не споткнуться и не потерять промокшие насквозь тапочки. Как только остановился – гнусным прибоем накатила тошнота. Валера крупно задрожал, мысли спутались с какими-то болезненными воспоминаниями, далекими, неясными образами...
Он сомнамбулически оглядел параболические блоки стены возле стрелки, чувствуя, как возле солнечного сплетения появляется редкое, постепенно ускоряющееся тиканье. Словно в счетчике Гейгера при увеличении радиационного фона.
– Здесь. Неподалеку, – проговорил он непослушными губами. – Проходи вдоль поезда. Справа...
Неожиданно позади что-то ухнуло, заставив всех вздрогнуть.
– Это псы из конторы Справедливости, – быстро забормотал Валера. – Нужно поторопиться, иначе схватят! Они решились спуститься, значит, подоспели сшизы. Сильные, третьей категории. Быть может, даже второй...
Звук повторился. Теперь в нем можно было различить человеческие голоса – пока еще неразборчивые.
– Я помню... Справа... – прошептал Рысцов и грохнулся на пол.
К нему бросились Аракелян и Петровский, приподняли под мышки, стали шлепать по щекам. Подполковник тем временем, вытянув факел в правой руке, изучал проход между поездом и стеной.
– Валерка, что с тобой? – хмуро спросил Андрон, когда тот приоткрыл безумные глаза.
– Черт возьми! Он весь горит! Его просто лихорадит со страшной силой! – испуганно сказал профессор. – Будто температура организма резко подскочила градуса на три...
– Потом врачевать будете! – рявкнул Таусонский. – Там, за вторым вагоном, кажется, что-то есть. Не могу точно отсюда рассмотреть... Вперед! Пойдемте!
– Боль... – шевельнул губами Валера. – Крики, много криков... страх, отчаяние, боль... Там справа – проход. Нельзя было тянуть, доводить до такого... человек... Хотел предупредить. – Он вдруг вскинулся, выдернул руки и встал ровно, осознанно глянул на Аракеляна. – Мужчина. Который не мог предвидеть, как все закончится.
Позади послышались глухие удары, умноженные эхом.
– Скорее же! – Павел Сергеевич призывающе помахал рукой из узкой щели между ржавым вагоном и стеной.
Протискиваться пришлось по очереди. Андрон поддерживал Рысцова сзади, чтобы тот снова не рухнул. Тесное пространство давило. Таусонский старался держать начавший чадить факел повыше, чтобы остальные не споткнулись.
Вдруг они вывалились в пустой тоннель. Конечно, он не был пустым, просто создавалась такая иллюзия... Половины третьего вагона не было. Будто кто-то отсек оставшуюся часть состава гигантским ланцетом и унес, разобрав по частям. Подгнившее сиденье, напольное покрытие, стальные внутренности – все было обрезано с ювелирной точностью. На внутренней стенке даже осталась половинка рекламного постера с изображением какого-то лекарства.
– Что за чертовщина?.. – только и промолвил подполковник, озираясь.
Более обстоятельно они удивиться не успели. Сзади раздался грохот, крик и шумно полыхнуло. Из щели вырвался широкий язык пламени, хищно лизнул стену, шпалы, рельсы. Всех обдало жаром. Андрон вскрикнул, хватаясь за обожженное плечо – он лишь за секунду до этого сдвинулся немного в сторону. Повезло.
– Сшизы бьют? – быстро сориентировавшись, спросил Таусонский.
– Непохоже, – сказал Альберт Агабекович. – По-моему, напоминает обыкновенный огнемет... Впрочем, вы военный, лучше разбираетесь.
Рысцов дышал часто и неглубоко. Тиканье внутри него уже переросло в непрерывный треск и мешало сосредоточиться, мозг словно сверлили тысячи дрелей, сердце горело... Он был индикатором.