Как выяснилось позже, приведенные в документе цифры потерь по всем корпусам не соответствовали действительности. Но это не значит, что командующий армией и начальник Генштаба не знали реального состояния частей и соединений. Они лично наблюдали за ходом боя, вечером выезжали в войска. Беседуя с комкорами и комбригами и П. А. Ротмистров, и А. М. Василевский прекрасно понимали, что, по крайней мере, два корпуса армии за несколько часов полностью потеряли боеспособность. Часть командиров бригад докладывали о потерях более 60 % матчасти в своих соединениях, а некоторые вообще не могли ответить, где в данный момент находятся его танки и сколько из них в строю. Так, например, в донесении 29-го тк на 24.00 отмечено:
«5. 31-я тбр… Потери: подбито и сожжено танков Т-34 — 20, Т-70— 18. В строю — 3, положение и состояние остальных выясняется» [403] .
Напомню, что 31-я тбр действовала во втором эшелоне, перед началом атаки в ней числилось 67 танков. Что же говорить о бригадах первого эшелона? Первые, приближённые к реальности данные о выходе из строя танков начали поступать в штаб 5-й гв. ТА лишь к рассвету 13 июля.
Но как бы ни были значительны потери — главным для руководства Воронежского фронта по-прежнему оставался вопрос о приостановке наступления противника. Судя по поступавшей информации из армий, несмотря на ввод в бой сильных резервов, окончательно остановить немцев пока не удалось. Учитывая особо упорное их сопротивление под Прохоровкой, командование фронта решило, что именно здесь враг концентрирует значительные силы и средства, в том числе и резервы. Ну а цель была понятна — окружение соединения обеих армий юго-западнее станции и 69-й А в междуречье Северного и Липового Донца. Чётко вырисовывались две основные «болевые точки»: излучина Псёла и участок Ржавец — Щолоково. По донесению А. С. Жадова перед фронтом 52-й гв. и 95-й гв. сд действовали не менее 100 танков, а по докладу П. А. Ротмистрова у сел Казачье, Ржавец, Выползовка, Щолоково разведка зафиксировала до 250 единиц бронетехники врага. Хотя в обоих районах прорыв пока локализовать удалось, враг уже создал здесь плацдармы и настойчиво готовится к рывку — расширяя их, переправляя войска. Если эти цифры окажутся верными, хотя Н. Ф. Ватутин в этом сомневался, ситуация может резко осложниться. Как свидетельствуют документы, между 19.00 и 20.00 руководство фронта решило, что 13 июля начатый контрудар будет продолжен. Непосредственно для 5-й гв. ТА и 5-й гв. А A. M. Василевский подтвердил задачу, поставленную в приказе Н. Ф. Ватутина: совместными действиями сбросить эсэсовцев с северного берега и полностью ликвидировать плацдарм в излучине Псёла. Дополнительно 5-я гв. ТА должна была создать непреодолимую оборону юго-западнее и южнее Прохоровки.
Работая с фондами Воронежского фронта, автор пытался собрать данные о том, как лично Н. Ф. Ватутин, по сути один из главных творцов провалившегося контрудара, оценивал ситуацию на главном направлении — под Прохоровкой, к исходу 12 июля и перспективы дальнейшего проведения оборонительной операции. К сожалению, никаких чётких суждений найти не удалось. Был обнаружен лишь один любопытный документ — боевое распоряжение № 035/оп Военного совете фронта на 18.40 12 июля 1943 г. Документ посвящен тому, что необходимо предпринять всем командармам для дезорганизации коммуникации и тыла противника. Для нас интересен пункт 2 этого распоряжения, хотя до конца он не понятен:
«В случае обнаружения отхода противника в любое время суток и в любую погоду немедленно преследовать его» [404] .
На первый взгляд эти две строки ясно свидетельствуют — командование фронтом предполагало, что в ближайшее время противник может начать отход. Но на кого рассчитан этот оптимизм? Ведь это сугубо боевой документ, он издавался с одной целью — исполнить конкретную практическую задачу. Допустим, Н. С. Хрущёв не разбирался в военном деле и, подписывая подобные распоряжения, рассчитывал на знания и опыт командующего фронтом. Неужели действительно Н. Ф. Ватутин всерьёз надеялся, что после того как немцы разгромили ударный клин двух гвардейских армий, перебили больше половины бронетехники, которую П. А. Ротмистров ввёл в бой, да к тому же ещё и сумели продвинуться вперёд, они начнут отвод войск?! Трудно поверить, что этого не понимали профессионалы. Вероятно, это демонстрация веры и воли к победе, проще говоря хорошая мина при скверной игре. Хотя, если учесть, что информация от передовых частей до штаба фронта проходила в среднем за 3–3,5 часа, то к моменту подписания этого распоряжения Николай Федорович не имел полной и достоверной картины по всему участку фронта, в том числе и данных о взятии врагом х. Сторожевого, не было ещё разговора и с А. С. Жадовым о прорыве в полосе 5-й гв. А. Поэтому нельзя исключить, что он искренне верил — ситуация в ближайшее время может измениться в нашу пользу.
Известно, что уже во второй половине дня 12 июля суть произошедшего на Воронежском фронте по нескольким независимым каналам информации была доложена И. В. Сталину. И он, хотя и в общих чертах, знал о драматических событиях под Прохоровкой. Верховный был крайне раздосадован случившимся и не понимал, что же происходит. Фронт получил из резерва огромные силы: два отдельных танковых корпуса, танковую и общевойсковую армии, в общей сложности более 120 тысяч человек, более 800 танков. И всё впустую, немцы продолжают двигаться вперёд и громят наши армии.
Похоже, он был крайне недоволен не только руководством фронта, но и начальником Генштаба. С первых дней вражеского наступления маршал находился в войсках фронта как представитель Ставки и нёс персональную ответственность за происходящее. Как вспоминал начальник штаба Воронежского фронта С. П. Иванов, ещё 6 июля И. В. Сталин отдал распоряжение о том, чтобы A. M. Василевский лично занимался приёмом подходящих резервов и организацией их ввода в бой. Таким образом, итоги контрудара можно, в известной степени, расценить и как результаты его деятельности, что и не замедлил сделать И. В. Сталин. Уже утром 13 июля как представитель Ставки на Воронежский фронт прибыл Г. К. Жуков.
Но справедливости ради следует отметить, что нередко в решениях Верховного ясно просматривался субъективизм. Интересные в связи с этим воспоминания оставил адмирал флота И. С. Исаков:
«Я много раз на протяжении ряда лет своей службы убеждался, что Сталин действительно имел великолепную информацию по разным каналам: по линии партийных и советских органов, по линии НКВД и по линии разведки. Бывало часто так, что мы ещё только собирались о чём-то информировать, а он уже знал о случившемся. Например, в случаях крупных авиационных аварий, морских аварий, различных происшествий на крупных объектах в армии. Соответствующее начальство, понимая, что как ни неприятно, но надо об очередной аварии или происшествии доносить, составляло донесения в предварительной форме. Скажем: „Произошла воздушная катастрофа в таком-то районе, причины выясняются и будут доложены“. Или: „Произошло столкновение кораблей, создана комиссия. Размеры аварии и количество жертв выясняются“.