В сложившейся ситуации решили проломить боевые порядки противника танковым тараном, то есть «выбить клин клином», но стального клина создать не удалось. Да и вводился в бой этот «клин» в самом неблагоприятном месте. Из-за глубоких оврагов и отрогов танковые бригады рассредоточились, вводились в сражение разновременно, с задержкой и по частям. Кроме того, противник использовал эти балки как естественные противотанковые рвы. Это позволило эсэсовцам как на конвейере бить их батальоны по очереди на двух главных участках — вдоль поймы Псёла (18-й тк) и у железной дороги (29-й тк). А подавить огонь вражеской ПТО командованию корпусов было просто нечем. Хотя, если бы 678-й ran и 76-й гв. мп PC были полностью использованы для обстрела выс. 252.2 и свх. «Октябрьский» перед атакой и в ходе ее, это могло бы оказать помощь танкистам, но кардинально изменить ситуацию они были тоже не в силах.
Если и можно упрекнуть П. А. Ротмистрова, то лишь в том, что он как профессионал, понимая, что под Прохоровкой, в силу рельефа местности, было невозможно создать бронированный клин для того, чтобы расколоть 2-й тк СС (особенно после того, как 11 июля эсэсовцы подошли непосредственно к станции), не опротестовал это решение. При использовании столь значительного количества бронетанковой техники местность имела первостепенное значение. Непродуманными действиями руководства фронта были созданы условия, при которых танковые корпуса, не имея качественного превосходства в танках, не могли использовать свое численное преимущество. А противник, создав перед их фронтом насыщенный средствами ПТО.; рубеж, полностью контролировал подходы к узловым точкам обороны — выс. 252.2 и свх. «Октябрьский». Командарм не раз был у станции, проводил рекогносцировку, знал местность, поэтому такое развитие ситуации он должен был предвидеть и донести о грозящей опасности руководству фронта, а возможно, и предложить свой более выгодный вариант для ввода армии в сражение и решения стоящих задач.
Командующий фронтом выступал как генератор основных идей по оптимальному решению стоящих перед фронтом задач и организатор их претворения в жизнь. А для этого он должен был обладать всесторонней и объективной информацией. В любой работе наряду с общими понятиями и принципами существует своя особая специфика, известная лишь специалистам. Знание этих тонкостей во многом определяет положительный результат работы. Военное ремесло в этом отношении не исключение. Неслучайно в управлении любого крупного военного формирования, даже такого малочисленного, как мотострелковая бригада, были специалисты по родам войск, например командующий артиллерией. На уровне же армий и фронтов специальными вопросами родов войск занимались целые отделы и управления с солидным штатом. Если в них был собран работоспособный и профессиональный коллектив, они являлись ценными и незаменимыми помощниками командующего. Эти структуры не только прорабатывали для него отдельные вопросы, но и занимались разработкой планов действий вверенных войск, комплектовали и контролировали обучение войск, давали советы и предложения при подготовке крупных операций. Их разработки ложились в основу общего плана действий. При планировании и организации столь масштабного дела, как фронтовой контрудар с вводом в бой сразу двух армий, в том числе и танковой, роль командующего БТ и MB должна была быть весомой.
Н. Ф. Ватутин никогда не служил в танковых войсках, поэтому их особенности, тонкости, условия, при которых максимально раскрывается их боевой потенциал, не знал. Хотя ему не раз приходилось успешно использовать танковые соединения в боевых действиях, будучи и начальником штаба, и командующим фронтом. Тем не менее в каждом отдельном случае командующему был необходим авторитетный консультант и помощник, в чьих знаниях он бы не сомневался и к советам прислушивался. Особенно в этот момент, когда все еще шло становление танковых войск Красной Армии. Ведь продолжался не только поиск оптимальных форм организации, но и наиболее эффективных методов их применения. Танковая армия однородного состава вообще для советских вооруженных сил в то время была явлением новым и неиспытанным. Но, судя по всему, управление БТ и MB фронта толковым советчиком для Н. Ф. Ватутина не стало. Не умаляя заслуги А. Д. Штевнева, тем не менее трудно представить, чтобы командующий фронтом прислушался к его мнению. Во-первых, Андрей Дмитриевич, хотя и был танкистом, богатого практического опыта по управлению танковыми войсками не имел, никогда не командовал крупным танковым объединением, а во-вторых, лишь две недели назад приступил к своим обязанностям.
Конечно же, при принятии решения: проводить контрудар или нет, для высшего командования специфика каких-либо родов войск серьезного значения не имела, но при подготовке плана его реализации — ее влияние было велико. Вне всякого сомнения, напряженность и нервозность, царившие в штабе фронта из-за постоянного давления из Москвы, разносов и обвинений в неспособности остановить противника, влияли на внутреннее равновесие Н. Ф. Ватутина и мало способствовали вдумчивой и продуктивной работе. В силу этих причин не редки были случаи, когда он не соглашался со специалистами и не учитывал их точку зрения. Тем не менее нельзя сказать, что Николай Федорович всегда напрочь отвергал дельные советы. Вспомним предложение штаба 5-й гв. ТА о переносе района исходных позиций из излучины Псёла, оно ведь было оценено и принято командующим фронтом.
П. А. Ротмистров к тому моменту уже имел авторитет опытного и знающего профессионала-танкиста. Думаю, что если бы он ясно и четко высказал свою принципиальную, обоснованную точку зрения по наиболее оптимальному использованию танкового объединения, она вполне могла быть учтена руководством фронта.
Но те, кто близко знал Павла Алексеевича, утверждают: он не относился к тому типу командиров, которые прямо высказывали своё мнение, зная, что оно отличается от мнения старшего начальника, как делали это генералы А. В. Горбатов или М. Е. Катуков. Судя по воспоминаниям самого П. А. Ротмистрова, он безоговорочно поддержал план Н. Ф. Ватутина нанести таранный удар корпусами его армии по 2-му тк СС в сложной для действий танков местности юго-западнее Прохоровки. А когда командующий фронтом спросил его, как же быть с качественным превосходством вражеских боевых машин над нашими, командарм красочно обрисовал, как гвардейцы сойдутся с врагом в «рукопашную схватку на танках». Кто-то может сказать, что разговор в штабе фронта 10 июля, приведенный в книге командарма «Стальная гвардия», — дань официальной точке зрения на события под Прохоровкой, которая сложилась после войны. Вполне допускаю это, в то же время нельзя игнорировать и следующие факты. Во-первых, ещё не обнаружено ни одного свидетельства того, что командарм пятой гвардейской был не согласен с планом ввода в бой её соединений, разработанным штабом фронта, и без обиняков высказал это его руководству или предложил на его рассмотрение иной вариант. Во-вторых, нет даже намека на это и в мемуарах Павла Алексеевича. Хотя М. Е. Катуков, книга которого вышла почти на десять лет раньше, чем П. А. Ротмистрова, в то же самое «застойное время», подробно описал конфликтную ситуацию, связанную с отменой контрудара 6 июля.
Возможно, высказанные мною соображения спорны, но они невольно возникают при знакомстве с подлинными документами той поры.