Бой оказался очень тяжелым. Хотя контратака была отражена, фланг бригады прикрыт и на поле боя дымилось 8 танков, 6 автомашин и обломки двух «юнкерсов», потери полка оказались очень высокими: из девятнадцати 45-мм орудий – 6 были полностью разбиты, 4 – выведены из строя, сгорели 4 «Виллиса», а 7 – подбиты. Погибло 8 красноармейцев и младших командиров, 25 – получили ранения, один пропал без вести [324] .
В момент боя танков, атаковавших 25-ю гв. тбр с артиллеристами, 2-й батальон грп «Германия» перешел в контратаку на х. Сторожевое с юга. Его подразделения ворвались на его южные окраины. Но здесь эсэсовцы тоже столкнулись с упорным сопротивлением, бойцы и командиры оборонявшихся в этом районе 169-й тбр и 2/58-й мсбр 2-го тк дрались храбро. Тем не менее, после просачивания неприятеля в хутор для 2-го гв. Ттк возникла угроза глубокого охвата правого крыла. Полковник А.С. Бурдейный немедленно доложил командующему армией об этом.
В тот момент, когда Тацинский корпус всеми тремя бригадами втянулся в бой, на направлении главного удара 5-й гв. ТА наступила пауза. По всему фронту от Андреевки до свх. «Октябрьский» и от выс. 252.2 до ур. Сторожевое войска обеих сторон вели сильный огневой бой, но движения не было.
Наступление наших корпусов командование приостановило. Настроение в бригадах было подавленное, танкисты понимали, что встретили хорошо организованную, насыщенную средствами ПТО оборону сильного вражеского соединения. Напомню, соотношение боевого потенциала танковой дивизии немцев и советского корпуса было 1:0,5 в пользу врага. Свидетельства этому находились перед глазами – поле было усеяно «тридцатьчетверками», «семидесятками» и «черчиллями». Как потом вспоминали участники сражения, все танкоопасные направления у эсэсовцев было пристреляны, созданы засады, враг явно не сидел сложа руки, ожидая нашего удара. Было такое ощущение, что они пришли сюда не сутки назад, а как минимум месяц. И сколько еще останется на этом поле боевых машин, а вместе с ними и жизней танкистов, не знал никто.
Перед комкором Б.С. Бахаровым встал вопрос: «Что делать?» Из бригад ежеминутно докладывали об ожесточенном сопротивлении противника, тяжелых потерях в подразделениях и минимальном продвижении, просили уточнить задачи. Все это прекрасно слышал и находившийся на КП начальник штаба армии генерал-майор В.Н. Баскаков. О тяжелой обстановке доложили П.А. Ротмистрову, попросили уточнить задачу и оказать помощь авиацией. По словам командарма, у Кириченко потери еще выше, но он держится, наступает, атакуйте и вы, задача прежняя – наступать.
В создавшемся положении возможность командарма влиять на ход боя была ограниченна, П.А. Ротмистров располагал лишь двумя бригадами 5-го гв. Змк, но бросать в бой последнее – было неразумно. Он знал, что контрудар 5-й гв. А в излучине Псёла развивался столь же тяжело. Уже появились первые сообщения о том, что немцы начали теснить соседа – 95-ю гв. сд, их танки вышли на северный берег реки и вели обстрел правого крыла 18-го тк. Командующий опасался, что противник может развить успех и обойти весь правый фланг армии. И тогда эти две бригады будут на вес золота. В этой ситуации Павлу Алексеевичу не оставалось ничего другого, как требовать от подчиненных (используя все богатство русского языка) продолжать атаковать по всему фронту, не давать противнику сконцентрировать силы на каком-либо участке. Ибо при тех потерях, что уже были доложены ему, вместо контрудара может произойти прорыв рубежа армии. Свидетелем тяжелого положения, в которое попал ударный клин 5-й гв. ТА, был и А.М. Василевский. Этот факт, да еще порядочность маршала буквально через несколько дней спасут карьеру П.А. Ротмистрова. Те, кто в этот момент видел Павла Алексеевича, отмечали его, мягко говоря, нервозность и взвинченность. По-человечески понять командующего было можно.
«Боевые действия шли и развивались вопреки всем законам оперативного искусства и тактики, – писал В.П. Брюхов. – Схлестнувшись во встречном бою, подразделения, части и соединения на крайне ограниченном участке одновременно наступали, контратаковали, оборонялись и отходили.
Примерное равенство сил не давало преимущества ни одной из сторон. Противники оказались достойными друг друга. Дрались отчаянно, жестко, с неистовой отрешенностью. Обстановка беспрерывно менялась, была запутанной, неясной и неопределенной. Штабы корпусов, бригад и даже батальонов часто не знали положения и состояния своих войск.
На командно-наблюдательном пункте «докрасна» накалялись телефоны и радиостанции. Командарм, комкор грозно, с руганью требовали доклада обстановки, более решительных действий и стремительного продвижения.
Отбивался от назойливых вопросов подполковник Н.П. Чунихин [325] . На слабеньких, неповоротливых бронеавтомобилях, а больше пешком, под огнем противника мотались от командного пункта к передовой, разыскивая комбрига и комбатов, офицеры связи бригады капитаны Мухин, И.И. Малов, лейтенант В.К. Крупницкий. Они передавали распоряжения, уточняли обстановку и возвращались обратно. По отрывочным данным штаб оценивал обстановку, докладывал в корпус и принимал меры к оказанию помощи подразделениям. Комбриг Тарасов шел в боевом порядке 1-го тб и наравне со всеми вел бой, управляя бригадой.
Бомбежки и стрельба не прекращались ни на минуту. Мрак и мгла не рассеивались. Каждая сторона стремилась склонить чашу весов в свою сторону. Дрались с фанатичным остервенением, неся большие потери.
Неожиданно к командному пункту на полном ходу подкатил «Виллис». Из него выскочил энергичный, решительный, среднего роста крепыш, в танковом комбинезоне и в генеральской фуражке. По его действиям и охране было видно, что это большой начальник. Подбегая к блиндажу, он на ходу кричал: «Сволочи! Подлецы! Что вы наделали? Сожгли танки, погубили людей…» Ворвавшись в блиндаж и увидев насмерть перепуганных лейтенанта и телефонистку, он на какое-то мгновение опешил. Тут же глаза его налились кровью, и он яростно рявкнул: «Где командир?»
Лейтенант с перепугу потерял разум, мычал, что-то невнятно бормотал. Быстрее отошла телефонистка Валя Кайдаш: «Комбриг на танке убыл вперед. Нам приказал ждать подхода штаба бригады…»
– Свяжите меня с комбригом!
– У нас нет с ним связи, – упавшим голосом ответила Кайдаш.
– Так какого же вы тут сидите, – побагровев, закричал генерал.
Продолжая браниться, он зло плюнул, выбежал из блиндажа, сел на машину и умчался. Отойдя от потрясения, офицер и телефонистка долго смеялись, вспоминая грозного генерала. Это был генерал-лейтенант Ротмистров» [326] .